Вскоре пришел день, когда нужно было снимать внутренние швы. Операцию было решено проводить прямо в доме на скале, поскольку на морозе и метели это делать было бы слишком опасно. Пусть здесь и темно, но, во всяком случае, я могла быть хоть в какой-то степени уверена, что не занесу в тело Нэны инфекцию.
— Готова? — спросила я ее.
Девушка коротко кивнула, и я зажгла пучок конопли, сама стараясь не дышать ее дымом. Мне, все-таки, твердость рук еще понадобится.
— Вдыха-а-ай... — протянула я, маша дурманом перед ее лицом.
Вскоре примитивная анестезия начала действовать, и я еще раз проверила готовность к операции. Нужные инструменты были продезинфицированы в кипятке, руки и ноги Нэны крепко привязаны к опорным балкам дома длинными веревками, чтобы она в случае чего лишний раз не дернулась.
Наконец, глубоко вздохнув, я взялась за нож и легко вскрыла шов на животе, оголяя мышцы и внутренние органы. Я прекрасно помнила где и что находится с прошлого раза, поэтому уверенно отодвинула мышцы в сторону, оголяя мочевой пузырь и матку. В полумраке "операционной" я могла различить пропитанные кровью нити, торчащие из толстого рубцеватого шрама на матке, и теперь оставалось самое сложное — снять их, не повредив при этом орган.
Специально для этого в Ойконе нашелся тонкий костяной нож, которым обычно мастера занимались резьбой по дереву. Всяко лучше толстого и большого каменного ножа.
Изогнутым кончиком я подцепила темную нить, отчего Нэна тихо простонала, стискивая зубы. Аккуратное движение вперед, и узелок легко разрезался, а я кинула нож в чашу для нестерильных инструментов. Щипцов, что логично, у меня тоже не было, поэтому подцеплять нить пришлось пальцами, благо что перед этой операцией я специально отрастила ногти подлиннее.
Когда я начала тянуть, вытягивая нить из матки девушки, она от боли выгнула спину, и я на момент приостановилась, дабы не задеть ничего важного.
— Тише, тише... — попыталась успокоить ее я. — Вот так... Еще немного.
Я потянула дальше, и в этот раз Нэна изо всех сил старалась не шевелиться. По нити побежала капля крови, но я и не надеялась закончить операцию идеально. Милилаг за милилагом нить покидала образовавшийся на матке рубец, и уже через минуту я вытащила ее всю и поднесла к ране лучину, внимательно осматривая на случай, если хоть небольшой кусок остался внутри.
Убедившись, что я вытащила все, снова взялась за нож и поднесла его к пламени очага.
— Сейчас будет очень больно. Но ты должна терпеть. Вот, прикуси, иначе откусишь себе язык. — сказала я Нэне и поднесла к ее губам небольшой деревянный прикус, в который она с силой вцепилась зубами.
Главное — не оставлять кровотечение внутри открытым. С этими мыслями я резко прижала кончик ножа, раскаленный над огнем, к плоти девушки, и она, кусая деревяшку, отчаянно застонала. Мне пришлось второй рукой надавить ей на грудь, чтобы она не начала вырываться, и я не сожгла ей мочевой пузырь, но вскоре, к счастью, кровь запеклась, и я бросила нож в чашу для грязных инструментов.
— Все, все, — прошептала я ласково. — Теперь только зашить живот. Потерпи.
Наконец, я взялась за иголку со свежей, чистой ниткой и начала быстрыми стежками зашивать кожу живота. Уж что-то, но снять этот шов местные врачевательницы точно смогут. Чего уж там, сама Нэна смогла бы вытащить нить, когда рана заживет.
Когда все закончилось, я бросила костяную иглу в чашу и глубоко вздохнула, вытирая рукавом пот со лба. Затем я быстро развязала девушке руки и ноги и села возле ее головы, медленно поглаживая ее рыжие волосы.
— Не плачь, Нэна, дочь Инги. Рожать нормальным способом, говорят, больнее. — улыбнулась я.
Она ничего мне не ответила, от бессилия и дурмана проваливаясь в глубокий сон.
На следующий день мы с пиявками уже собирались в путь. Мы сидели на вершине скалы Ойкона, негромко переговариваясь и проверяя свои вещи. В этот раз в дорогу нас снарядили люди красного племени — они поделились с нами замороженным мясом, дали теплую одежду, валенки и снегоступы — этакие большие деревянные сандалии, надевающиеся поверх обуви и увеличивающие площадь соприкосновения со снегом, благодаря чему идти было немного легче.
Вдруг к скале подошел юноша по имени Исе — тот самый, в колеснице которого я пересекала немой лес. Он явно хотел мне что-то сказать, но не решался взойти вверх по ступеням и заговорить со мной голосом. Когда же из-за моего плеча с интересом выглянула Кира, он указал на нее рукой и сделал несколько медленных жестов руками.