Один за другим на холм приходили старшие из духов. Те, кто вел за собой древние кланы — старейшины, как их назвали бы люди. Но духи не любили слово "старый", потому как вечная жизнь стирает понимание того, что старо, а что ново. Поэтому никто из духов не называл их так, все лишь молча соглашались с тем, что они могут говорить от всего клана.
Первым на священный холм взошел статный серебристый северный олень, чьи рога ветвились так сильно, что в них прорастали деревья, вили гнезда птицы, росли причудливые, невиданные плоды. Лицо же его было соткано из нескольких человеческих лиц — три пары глаз, два рта, один над другим, плоский нос без переносицы. Взойдя на холм, он с печалью в глазах взглянул на Уна, словно тот был ему старым другом, вставшим на неправильный путь, и, молча кивнув ему, лег на влажную от росы траву.
Когда вокруг старшего оленя стали кружиться в танце маленькие яроши, освещая множеством огоньков его лицо и могучие рога, на холм пришел второй. То был человек с кожей чернее угля, со звериными лапами вместо ног и головой слепого медведя. Весь он был покрыт сотнями шрамов, словно не осталось на его теле здорового места. Из спины его торчали двенадцать копий, по которым вилась шипастая лоза, а в груди зияла дыра, через которую было видно, как бьются два его сердца.
— И вот ты здесь, — вздохнул Медведь. — Осмелился осквернить своим присутствием такое священное место! Ты, чертов предатель!
Он готов было кинуться на Уна, но его остановил старший Олень.
— Тише, — спокойным тоном сказал он. — Не нарушай покоя.
— Пернатая мразь... — сквозь зубы прошипел Медведь, но все же сел на сырую траву, тяжело дыша от злости.
— Кто же, по-твоему, мразь? — раздался высокомерный статный голос взрослой женщины.
Это был третий из старших духов. Огромная сова плавно приземлилась на мягкий ковер темной травы, оглядывая присутствующих единственным глазом, сверкающим подобно рубину. Ее тело было покрыто просторным балахоном, сотканным из бровей смертных, ее последователей. Наконец, Сова заметила Уна, притаившегося на ветви мирового древа.
— Ах... — понимающе вздохнула она. — Что ж...
Следом за ней на холм поднялись двое — волк с пятью головами, каждая из которых клацала сразу двумя пастями, полными острых, изогнутых зубов, и птица на шести звериных лапах, чьи перья переливались всеми цветами радуги, а голова у нее была лисья.
— Заждались? — Лиса ослепительно улыбнулась, оскалилась, окидывая взглядом всех присутствующих. — Простите, заигралась со смертными. Знали бы вы, что они придумали!
— Заткнись... — низкое угрожающее рычание прозвучало из всех пастей Волка, и он злобно клацнул зубами в сторону Лисицы. — Никому не интересны твои извращения.
— Хорошо-хорошо! — хихикнула Лиса. — Так что же, начнем?
— Еще один, — спокойным тоном ответил Олень, и в тот же миг тряхнул головой, отчего сотни бабочек взлетели с его пышных рогов.
Лиса понимающе кивнула и устроилась рядом с Волком. Попыталась даже приобнять его пышным, сияющим крылом, но тот клацнул зубами, и пестрый дух сразу же прекратила попытки сблизиться.
Впрочем, последнего из старших долго ждать не пришлось. Из темноты леса, из самых мрачных и мокрых его глубин на холм устремились сотни крыс, в панике убегающих от чего-то. Одну из них Волк ловко поймал одной лапой и проглотил целиком. Наконец, из-за деревьев показалась голова огромного змея, чье тело вместо чешуи было покрыто человеческой кожей болезненно-бледного оттенка. Сквозь кожу проступали сотни ребер, сильные мышцы, синеющие вены и сосуды. Змей плавно поднимался вверх по холму, не глядя ни на кого, а из глаз его сочился бурый яд. Лиса все это время старательно отводила от него взгляд, не прекращая шепотом жаловаться Волку на мурашки по телу, но Сова и Олень почтительно кивнули Змею в знак приветствия. Наконец, когда тот занял свое место на холме, все старшие духи были в сборе. Ун открыл глаза, чувствуя, как на загривке разливается липкий холод от страха того, что может случиться.
— Я приветствую вас, благородные духи, — он склонил голову. — И благодарю за то, что откликнулись на мой призыв.