— В Белой крепости вы точно дом не найдете, — вздохнула я. — Уж простите, но мы тут пытаемся нашествие сдержать.
— Я знаю что и как вы делаете, Майя, — мужчина поднял взгляд на меня. — Знаю, что мертвые могут воскрешать других мертвых лишь здесь. Знаю, что мертвые могут воскрешать других мертвых и на юге, если туда придут обсидиановые люди. Знаю, что вы для них как ком в горле.
— Отрезаем возможность расширять армию, да, — я кивнула. — Без постоянного потока обсидиановых тварей их армию остановит даже красное племя.
— Но сейчас защита нужна нам, — будто бы игнорируя меня продолжил Выгыргырлеле. — Нам некуда идти, я не смог найти нам дом. Я отдам тебе всю кость, все богатства, только укрой хотя бы женщин и детей.
— Боги... Да я же не отказываюсь!
Он непонимаще взглянул на меня, а я, поднявшись на ноги, принялась ходить взад-вперед по комнате.
— Поймите вы, что все просто не поместятся! Тут и так стало так тесно, что нужник чистят по три раза в день!
— Хотя бы женщин и детей, — повторил мужчина. — Вот...
Я заметила, как он протянул мне искусное ожерелье из костяных бусинок, каждая из которых была выкрашена в ярко-синий и была украшена спиралью. Раздраженно хлопнув гостя по руке, я вновь села на место и зло посмотрела ему в глаза, стараясь говорить как можно более серьезно:
— Я вам не отказываю. Мы здесь для этого и есть — защищать людей. Но мужчинам места точно не хватит.
— Мужчины останутся снаружи, — кивнул звезда-корабль. — И помогут защититься.
— Да твою же мать, а! — воскликнула я. — Опять вот это пафосное самопожертвование! Ты идиот?! Вы все идиоты?! Бери мужчин и...
Я хотела было сказать ему, чтобы они как можно скорее уплывали на юг, в более безопасные места. Чтобы забирали своих жен и детей, чтобы молили о помощи у других племен. Но что-то внутри меня не позволило ему этого сказать.
— Еда с собой есть?
— Да.
— Сражаться умеете?
Он коротко кивнул.
Сразу же после этого я протянула ему руку, он крепко ее пожал. Особенность любых кочевников — они всегда легко понимают значение любых жестов любых народов, потому как постоянно учатся чужим повадкам, обычаям и культуре.
Наконец-таки, будущее переставало быть таким уж безрадостным. У меня появился план.
Вместе с Выгырлеле мы вышли наружу, где его ожидали его воины. На языке, неизвестном мне, он что-то быстро им проговорил, и те, кивнув, побежали к краю стены чтобы спуститься вниз.
— Дозорные! — выкрикнула я. — Будить всех! Поднимаем женщин и детей!
Пара окцитийцев с копьями в руках пристально смотрели на меня. Почему-то они не торопились выполнить приказ.
— Вы меня плохо слышите что-ли, блохастые?! — снова закричала я. — Быстро за людьми! Бегом!
Вперед вышел один из них. В его взгляде, сверкающем в свете северного сияния, я увидела презрение и злобу.
— Катись оно все к Аббе, — прохрипел мужчина и плюнул себе под ноги. — И ты туда же.
Он бросил копье. Его примеру последовал и второй. Вскоре, один за другим, окцитийцы десятками стали собираться в толпу, бросать оружие и хвататься за веревки. Меня охватила паника — бойцы спешили сбежать отсюда прочь.
— Какого хрена вы творите?! — борясь с пересохшим горлом закричала я. — Быстро в строй!
— Варварская шлюха... — донесся до меня один из голосов.
— Сама тут подыхай, сумасшедшая! — в сердцах выпалил другой.
Они сбросили вниз веревки, закрепили их на кольцах в стенах, вот-вот готовились сбежать, оставить свой пост. Тем временем другие их товарищи выносили наружу мешки с провиантом.
— Воины, к оружию! — скомандовала я тем, кто еще остался мне верен. — Всем на стены!
Но и на этот мой призыв почти никто не спешил откликнуться. Где-то в стороне стояли с копьями пиявки, мялся у прохода в крепость Бруни, явно сомневалась Афина. Даже Сих, что искренне рассказывал мне о своем прошлом, сейчас держал клинок в ножнах.
— Остановите их! Остановите же, ну!
Никто не желал кровопролития. Все знали, что они имеют право уйти. Имеют право на свободу. Никто никого не держал здесь насильно.
— Именем Трехликого, остановитесь! — вдруг прозвучал неожиданно громкий бас священника.
Словно призрак, он вышел на стену, облаченный в свой черный балахон. Святой символ на его шее причудливо переливался в свете полярного сияния.
Окцитийцы остановились. Они не могли ослушаться того, кто, возможно, был их единственной надеждой на рай после смерти.