Сердце яростно колотилось от страха и желания сбежать, но силы покидали меня. Руки и ноги были словно налиты свинцом от перенапряжения, но я все продолжала попытки бороться. Разумеется, все было тщетно.
Наконец, он бросил меня на холодный пол, небрежно и грубо, и сорвал с головы мешок. Было темно, темно настолько, что я не видела и собственного носа.
— М-хм! — раздалось мычание где-то рядом со мной.
Кира! Ее голос я узнаю всегда, его нельзя было ни с чем спутать. И она не была напугана — в приглушенном мычании слышалась злость. Не завидую заговорщику, что решит ее развязать.
Впрочем, как ни странно, мои руки и ноги не были связаны. Наощупь в темноте я вынула кляп изо рта и нащупала Киру. Девочка дернулась, словно пытаясь меня укусить, но я поспешила ее успокоить:
— Кира, тш-ш-ш! — прошептала я. — Это я, Майя!
— М-мхм-м-м! — радостно промычала она.
Нашарив в темноте руками ее лицо, я осторожно вынула кляп у нее изо рта. Как и ожидалось, она тут же начала вопить:
— Форр фан да! Я убью вас! Убью вас всех! Я сожру ваши сердца, отрежу вам члены и запихну вам же в..!
— Кира, тише! — шикнула я на нее. — Тихо! Мы... Кажется мы тут одни. Не кричи.
— М-м. — справа от меня послышался еще один голос. Это явно был Снорри.
— М-м! — промычал сразу после этого Варс.
Черт. Они решили убрать не только меня, но и тех, кто, возможно, стал бы за меня мстить. Ситуация принимала скверный оборот, нужно было действовать быстро.
Развязав руки и ноги Кире, я тут же кинулась к братьям, в темноте нащупав Варса — его выдавало худощавое телосложение, в отличие от огромного и мускулистого брата.
И в тот миг, как все пиявки освободились от оков, мы услышали стук камней. Ледяной зал озарили яркие искры, послышалось дыхание кого-то, кто все это время был рядом с нами, в темноте.
Надья зажгла масляную лампу. Тусклый огонек осветил ее лицо, лицо Афины, Бруни и Сиха.
— Вы... — прошептала я. — Твари...
— Хе-хе... — мрачно усмехнулся Бруни. — Мы-то твари, да?
— Гр-р-р... — злобно зарычала Кира, готовая наброситься на похитителя.
— Мы — твари? — повторил свой вопрос волосатый здоровяк. — Пха-ха-ха-ха! Это, вообще-то, обидно!
Он звонко, по-доброму засмеялся. Вслед за ним не выдержала Афина, тихо посмеиваясь в ладошку, а к ним двоим присоединилась, хрипло хихикая, Надья. Даже Сих слегка улыбнулся.
— Чего, пересрались небось? — сквозь хохот спросил Бруни. — Видели б вы свои лица!
Они все продолжали смеяться, а я, как и пиявки, все меньше понимали что происходит. Все это походило на идиотский розыгрыш, но здесь явно было скрыто нечто, что я никак не могла уловить.
— Какого... Что происходит, а? — наконец произнесла я.
Надья, услышав эти слова, отдала лампу в руки Бруни, а сама отошла куда-то в темноту. Буквально через пару секунд она вернулась, держа в руках ступку с пестиком, а также небольшой мешочек.
— Да мы, старожилы крепости, все думали, думали... — протянул Бруни. — Это ведь обязанность командира — татуировки воинам дарить, ага? Только вот командир у нас сама без рисунка.
— И мы решили, — продолжила за него Афина. — Проголосовать. Мы здесь сидим дольше всех в крепости.
— Единогласно, — пробасил Сих. — Вы достойны.
Пребывая в состоянии легкого шока, я непонимающе смотрела то на одного, то на другого "похитителя". Достойны? Татуировки?
"Дура!", — воскликнула Дима, смеясь. — "Ты сюда за такой и пришла, забыла?"
Твою же мать...
— Я уже... — тихо произнесла я. — И забыла... Зачем я здесь...
— Хех, — усмехнулся Бруни. — Ну, это... Как бы сказать-то...
— Но ведь еще рано, разве нет?! — воскликнула я. — Не прошло еще пяти лет! Еще должна пройти зима, и...
Надья с какой-то необъяснимой печалью в глазах посмотрела на меня. Ее морщинки на секуну стали глубже, казалось, что она вот-вот заплачет.
— Вам нужно уходить, дети, — вздохнула она. — Получить рисунки и уходить. Нечего вам тут помирать.
— Уходить?! — я вскочила на ноги. — Сдурели совсем?! Ну-ка, убирайте это все нахер! Не надо мне...
— Да успокойся ты, — усмехнулся Бруни и положил свою огромную ладонь мне на макушку. — Мы просто даем вам шанс. Не хотите — не пользуйтесь. В конце-концов, в Скагене ж все того... Дебилы.
— Бруни! — ахнула Афина, но здоровяк звонко засмеялся.
Тем временем Надья села на пол, скрестив ноги. В свете лампы я увидела, как в ступку она наливает из крохотной глиняной емкости топленый жир, а затем крючковатыми, костлявыми пальцами развязывает мешочек.
— Издревле... — начала она свой рассказ. — Этот символ значил принадлежность к семье. Каждый, кто носил его — был братом множеству братьев и сестер, сестрой множеству сестер и братьев.