Мария, впрочем, уже к вечеру снова начала мне докучать. У нее был интересный и крайне раздражающий подход к тому, как мягко подвести человека к разговору — сперва она просто как бы невзначай оказывалась рядом: что-то разглядывала, брала в руки, вздыхала, садясь за один стол. Затем она начинала причитать себе под нос, да так, что невольно спросишь, о чем она говорит. И уж потом, и то, заходя издалека, она начинала говорить.
— Ой, Майя... — вздохнула она наконец, глядя куда-то мимо меня. — Ты ведь и не знаешь, как свадьбы-то проходят, небось...
— Знаю.
— Да чего ты там знаешь-то, ох... — страдальчески вздохнула она. — Ты хоть сплела будущему мужу оберег?
— Нет.
— А надо бы, надо бы... — все не унималась сваха. — А то ж люди не поймут... Уважать перестанут...
— Я сплету его, если ты поклянешься, что не заговоришь со мной больше никогда, — я взглянула на нее, нахмурив брови, и старуха в тот же момент отвела взгляд.
На севере, во всяком случае в моем племени, есть традиция. Помимо обмена свадебными ожерельями из березовых бусин невеста дарила своему жениху сплетенный ею из своих же волос оберег, а жених — венок из диких цветов, в который вплетался один, сделанный из ткани. Оберег из волос означал, что девушка беременна от своего любимого, и так частичка ее и их дитя всегда будут с ним. Муж, в свою очередь, даря венок, клялся, что разлюбит свою любимую лишь, когда последний цветок завянет. Разумеется, искусственный цветок никогда не увядал.
Сидя вечером у очага я расплела свою тугую, толстую косу и принялась расчесывать волосы костяным гребнем. Никогда не любила я эту процедуру — волосы буквально вырывало из головы тонкими зубчиками, отчего весь дом заполнялся, в моем случае, матом и шипением от боли. Будь на то моя воля, я давно бы срезала свои волосы, как сделала это перед битвой с пакицетом, но, как показывает практика, у людей моего племени странное отношение к девушкам с короткими волосами. Как мне рассказывала мать Варса и Снорри, короткие волосы носят воительницы из народа на севере, с пустошей за немым лесом, и людей этих боятся все без исключения. На мой вопрос о природе этого страха она лишь ущипнула меня, сказав, чтобы я больше такого не спрашивала.
Наконец, расчесав длинные волосы, я принялась вытягивать с гребня наиболее длинные и собирать их в отдельные пучки. В том, чтобы скрутить веревочку, не было ничего принципиально сложного, сложнее было сделать так, чтобы она была длинной, и при этом из нее не торчали кончики волос.
Занятие это оказалось на удивление расслабляющим и успокаивающим, хотя и не помогало до конца заглушить ярость, не прекращающую закипать внутри меня. Так я проводила теперь каждый вечер, молча сидя в своем углу и занимаясь плетением длинной, прочной и при этом тонкой веревочки из своих волос. Впрочем, вскоре волосы стали слишком грязными и жирными, чтобы из них можно было продолжать плести, и я послала одну из женщин просить за меня ярла о возможности сходить на источники.
На следующий день, как того и позволил Дургальф, я вышла из дома посреди бела дня. Его условием было то, что меня должно быть хорошо видно, чтобы я не попыталась сбежать, скрывшись в темноте. Но в этом не было никакого смысла: выйдя на улицу, я увидела, как много десятков человек тащили из нижнего города длинные, обтесанные бревна с пазами на концах. За всем этим следил также Куаннинг, беспечно жующий кедровые орехи на лавочке у дома.
— Эй! — шикнула я на него, отчего парень встрепенулся и выронил всю горсть орехов. — Что происходит?
— О, тебя выпустили, — усмехнулся он и поднялся на ноги. — На источники?
— Ты на вопрос-то ответь, не юли, — раздраженно прошипела я вместо ответа. — Что это за действо такое, а?
— Вот сама и увидишь, — вновь усмехнулся Куаннинг. — Ты иди-иди. Я сам удивился.
Бурча себе под нос от негодования, я побрела в сторону горячих источников, стараясь опираться на посох, что мне дал Ингиред. Все-таки хоть кость и срослась, все еще нужно было быть осторожной, потому как сейчас она очень и очень хрупкая.
Однако не успела я пройти и половину тропы до источников, как увидела, куда все эти люди тащат бревна. Чуть выше дома ярла, на склоне, сейчас была видна полноценная стройка нового дома на каменном фундаменте. Гомон и крики строителей заглушал лишь смех, доносившийся, казалось, из моей собственной головы — мертвец внутри меня злорадствовал.