В деревне сейчас было безлюдно, все ее жители к этому времени уже разошлись по домам, поэтому я спокойно шла между домов в сторону пролеска. Дойдя до него, я не без труда отыскала узкую тропинку, уходящую в сторону реки, и медленно пошла по ней, пытаясь в темноте разглядеть хоть что-нибудь. Впрочем, найти нужные два дуба оказалось несложно — они росли вплотную друг к другу, почти переплетаясь, и стволами образовывали своеобразный проем, в который протиснуться можно было только имея весьма и весьма тощую фигуру.
Я медленно шла вперед, стараясь не споткнуться и не упасть с крутого склона. Внизу, в свете полумесяца, блестела водная гладь озера, и виднелся берег, поросший кустами. На берегу стояли, образуя собой полукруг, несколько больших, вытянутых вверх валунов, и у одного из них сидела, обхватив колени, молодая девушка лет шестнадцати.
Тихо, чтобы не спугнуть, я подошла поближе и прошептала:
— Гун дарр.
У моей головы медленно зажегся крохотный огонек — дух-яроша заплясал вокруг, путаясь у меня в волосах и слабо освещая поросшую мхом поверхность камней. Я указала ему рукой на девушку, и тот медленно поплыл к ней по воздуху.
— Привет, — негромко сказала я, когда она наконец подняла голову, чтобы взглянуть на духа. — Это яроша, они неопасные.
— Как ты нашла это место? — раздраженно спросила она, отмахиваясь от духа рукой, отчего тот обиженно растворился в воздухе. — Это отец тебя послал, да?
— И да, и нет, — честно ответила я, приближаясь к ней.
— Не подходи, или я брошусь в воду!
— Да тут глубины-то локтя не наберется.
— А я вниз головой!
Я вздохнула, покачивая головой и улыбаясь. Вот такой должна быть нормальная девушка, а не соль варить и людей убивать. Я бы с удовольствием обменялась с ней проблемами, если могла бы.
— Меня Майя зовут, — продолжала я и, дойдя до спокойной кромки воды, присела на землю. — А тебя?
— Линн, — негромко ответила она, усаживаясь обратно на свое место. — Чего тебе от меня надо?
— Хм, — хмыкнула я, пристально вглядываясь в ее лицо. — Ты правда красивая, не соврал Цугин.
— А, ты от него, — вздохнула она.
— А что в этом такого? Разве он тебе не нравится?
Она со злостью в глазах зыркнула на меня, нахмурив брови, и сразу же отвернулась.
— Тебе легко говорить... Нравится — не нравится...
— А что в этом сложного? — улыбнулась я. — У меня, между прочим, муж был.
— Был? — непонимающе переспросила она.
— Ничего сложного ведь, — я проигнорировала ее вопрос. — Человек не может вечно быть один. Кто-то ведь тебе точно нравится, м?
Она задумчиво взглянула на ночное небо, усеянное звездами. Ее светлые волосы развевались на ветру, словно передо мной сидел не живой человек, а призрак — настолько невесомой и хрупкой она казалась.
— А почему мне должен кто-то нравиться? — снова нахмурилась она. — Я не хочу ни с кем быть.
— А чего ты хочешь? — я склонила голову набок.
— Хочу быть как Соленый Ворон, — вздохнула она. — Мне рассказывали путники. Она... Она сильная. И смелая. Ей никто не указ.
— Ошибаешься, — улыбнулась я, стараясь сдержать смешок. — Даже Соленый Ворон не свободна, уж поверь. Видела я ее и не раз.
— Правда?! — оживилась Линн. — Какая она, расскажи!
— Да плевать на нее, пойми ты! — я повернулась к ней и встала на ноги. — Плевать! Хочешь быть сильной — ну так и будь. Твой отец только хочет, чтобы была счастлива, вот и все.
— Но я... — неуверенно произнесла она, отводя взгляд. — Я не буду счастлива со скальдом. Он мне не нравится. Я ответила ему взаимностью только чтобы отца позлить.
— Но наполнила его сердце радостью, — улыбнулась я. — Пусть ему Цугин и не по душе, но твой отец решил, что так ты будешь счастлива.
Я обернулась чтобы уйти, но в последний раз обернулась на прекрасную деву и негромко сказала:
— Что до мужа... Я его убила.
Линн ничего не ответила мне, задумчиво глядя на водную гладь, в которой отражались мириады звезд и небо цвета обсидиана.
Глава 17: Прочь от теплого очага
Спалось, как это часто бывает, довольно паршиво.
Стоило мне вернуться к моим друзьям, в хлев, и прилечь, как меня словно окутала пелена кошмарных воспоминаний. Я вспоминала все самое плохое, что случалось в моей жизни: горящую деревню, отца, погибшего на моих глазах дважды, мать, что потеряла рассудок. Но больнее всего в моем разуме отпечаталось другое клеймо — всего лишь звук и ощущение веревочки в руках. Предсмертные хрипы, конвульсии того, кто был чище, чем я когда-либо могла бы быть, того, кто не заслуживал смерти.