Он прекрасно выглядел, загорелый, подтянутый. Флоридское солнце наградило его несколько пиратским прищуром глаз, и волосы он отпустил немного подлиннее, чем в бытность свою детективом в нью-йоркской полиции.
— Привет, Ник!
— Лью!
Они пожали друг другу руки, потом обнялись.
Немного позже, на борту «Капитана Сумо», Лью Кроукер предложил: — Мы уже отошли на несколько миль от берега. Как насчет того, чтобы поохотиться на меч-рыбу? Сегодня хороший день для рыбалки.
Николас покачал головой.
— Спасибо, но я бы предпочел несколько другой вид отдыха. Немного устал от охоты и убийств.
Кроукер бросил на него быстрый взгляд.
— Уж не превратился ты в своей Японии в чертова вегетарианца?
Николас засмеялся:
— Боже мой, Лью, до чего же я рад тебя видеть!
— Да. Какое-то время я думал, что нам с тобой больше не суждено увидеться на этом свете.
— Друзья слишком важны в жизни, чтобы их терять, — заметил Николас.
— Эй, дружище, смотри-ка, что я тебе сейчас покажу! — Кроукер запустил руку в большой холодильник, стоящий на палубе, и извлек оттуда две банки пива. Одну бросил Николасу, другую поднял в левой руке. Титаниево-графитовый протез, который медицинские кудесники из Токийского университета приделали к его культе, был похож отчасти на монтажные фиксаторы, отчасти на щитки какого-нибудь экзотического ракообразного. Кроукер говорил, что первое время он надевал на протез перчатку, но скоро понял, что она выглядит на руке довольно глупо, особенно в тропическом климате.
— Вот смотри!
Рука Кроукера сжалась. Раздался звук, похожий на небольшой взрыв. К небу взметнулся гейзер пенистого пива и, опускаясь вниз, изрядно окатил их обоих. Рука разжалась, и на палубу упала сплющенная банка.
Кроукер рассмеялся, заметив выражение лица Николаса.
— Пожалуй, этого даже ты не сможешь сделать, — сказал он добродушно.
Стоя за штурвалом, Аликс кивнула на них Жюстине:
— Посмотри, прямо как дети! До чего же здорово, что вы с Ником выбрались к нам! Сколько же сможете погостить?
Глядя на разыгравшихся больших детей, Жюстина сказала с грустью:
— К сожалению, не так долго, как хотелось бы.
Киллан очнулась, когда сумерки стали просачиваться сквозь открытое окно. К кисти привязана капельница, по которой в ее вену поступала питательная жидкость. На стуле рядом с кроватью темнел сгорбленный силуэт. Лица не было видно, но Киллан сразу узнала эти старые, натруженные руки, когда на них упал мягкий свет. Искривленные пальцы не потеряли былой ловкости, сгибая туда-сюда листок рисовой бумаги. Вот уже и готова фигурка поднявшегося на дыбы коня. Слегка повернув голову, Киллан увидела на подоконнике целый бумажный зверинец, сделанный ласковыми руками бабушки.
— Дай попить. — Голос хриплый, какой-то каркающий. Бабушка поднялась, поднесла к губам Киллан фарфоровую чашку. Тепловатый чай, ароматный, восхитительный. Выпила до капли. Потом опять закрыла глаза, уснула.
Когда она снова проснулась, в окно струился яркий свет дня. Бабушка сидела на том же месте, и ее пальцы работали, работали. Еще зверюшки. Разные. Оригами. Почувствовав какое-то движение подле кровати, Киллан повернула голову. Отец.
— Пить хочу. — Все то же карканье.
Бабушка поднялась было, но Кен Ороши остановил ее.
— Я сам. — Он поднес чашку, и Киллан с жадностью выпила.
— Помню, как я поил тебя холодным чаем, как сейчас, когда ты была маленькой, — сказал Кен Ороши. — Ты ужасно болела в детстве. Твоя мать просто с ума сходила, тревожась за тебя. — Он поставил чашку. — Врачи проинструктировали меня, чтобы я сказал тебе, когда ты очнешься, что прошла уже неделя, как тебя принесли сюда. Они предупредили, что, очнувшись, ты можешь быть немного дезориентирована во времени. — Его глаза изучали ее разбитое, опухшее лицо. — Полицейские мне все рассказали.
Не все, подумала она, опять закрывая глаза.
— Врачи сказали, что они напичкали тебя болеутоляющими средствами.
— Не знаю, — сказала Киллан все тем же каркающим голосом. — Я ничего не чувствую. — Интересно, почему у него такое озабоченное лицо? Наверно, все дела фирмы не дают покоя. Хоть Икуза и отправился в мир иной, но «Накано» — то не вернешь...
— Это хорошо, — успокоил ее отец. — Тебя, наверное, беспокоит, почему у тебя такой голос? Врачи говорят, что повреждены голосовые связки.
— Ничего, — ответила она. — Мне даже начинает нравиться, как он звучит.
Отец неловко откашлянулся, и Киллан подумала, чего это он хочет от нее? У нее всегда было ощущение, когда он с ней разговаривал, что он от нее что-то хочет. Например, чтобы она не водилась со своими «опасными» революционерами...
— Знаешь, мне с недавних пор не дает покоя мысль, что я не всегда относился к тебе так, как к твоим братьям. Ты моя дочь. Я никогда не имел ничего против того, чтобы иметь дочь. Женщины занимают важное место в обществе, но, конечно, не такое важное, как мужчины. Так я всегда думал.
Он неловко переминался с ноги на ногу, явно чувствуя себя неловко рядом с ней.
— И еще я хочу тебе сказать, поскольку это, по-видимому, для тебя важно, что мне удалось немного уладить свои дела. Тандзан Нанги, который приобрел «Накано», надавил на «Нами». Из-за скандала с Икузой группа «Нами» понесла непоправимый урон. Император отвернулся от них, отказав в своем доверии. У них не было другого выбора, как подмахнуть контракт, который составил Нанги. В результате Нанги оказался собственником всей фирмы, включая научно-исследовательский отдел. Он попросил меня остаться президентом фирмы. Конечно, сам Нанги будет ее председателем, и я буду подотчетен ему. Но он дал мне полную автономию. Например, я смогу сам заниматься кадровыми вопросами. Впервые за многие годы я почувствовал, что управляю своей фирмой.
Киллан уловила в голосе отца новые нотки. Неужели смиренность?
— Когда ты поправишься, — продолжал Кен Ороши, — я бы хотел, чтобы ты посетила нашу новую штаб-квартиру в здании «Синдзюку Сутоту», где располагается и «Сато Интернэшнл». Я бы сам провел тебя по всем офисам «Накано». А научно-исследовательский отдел теперь там занимает целый этаж. И его бы я тебе показал. А потом мы с тобой пообедали бы, поговорили... Я очень этого хочу, Киллан.
Глядя прямо в глаза отцу, Киллан молча кивнула. Когда он ушел, она опять устало закрыла глаза. Почуяв какое-то движение рядом с собой, открыла их и увидела изумительного бумажного мишку-панду у себя на одеяле. Киллан взяла его в руки, улыбнулась. Она так давно не делала этого, что мышцы лица даже отвыкли растягиваться в улыбке.
— Там, в полиции, — сказала бабушка, — отцу дали прослушать кассету. Сама знаешь какую. То, что он услышал, открыло ему глаза. Он был потрясен и шокирован твоими делами, но одновременно почувствовал какую-то гордость. Впервые в жизни он понял, чего тебе надо. Может быть, ты и сама теперь это лучше понимаешь.
Так вот что означали новые нотки в голосе отца! Это была не смиренность, а уважение.
— В любом случае, — продолжала бабушка, — ты вернула его к жизни. И теперь он хочет вернуть тебе долг.
Какое-то время Киллан лежала молча. Потом она пошевелилась, как будто во сне.
— Бабушка, — попросила она, — сделай мне обезьянок. Я всегда любила этих проказниц.
— Конечно, — сказала старушка, беря с подоконника трех мартышек, и поставила их на грудь внучке. — Я знаю.
Это было самое горькое возвращение Николаса в его любимую Японию. Мысль о том, что они с Жюстиной не могут остаться там навсегда, как грустный спутник, сидела с ним рядом на всем пути. Не то чтобы он раскаивался в принятом решении, к которому они вместе пришли на острове Марко. Они не могут быть одинаково счастливы, живя в Японии, — это факт. Чтобы не ставить их отношения под угрозу, Николас был готов довольствоваться периодическими наездами в Токио.