— Пакуем? — бросил вместо приветствия Пепелков, опрокидывая свой ящик прямо на землю.
— Пакуем, Веня, пакуем, — охотно отозвался Капрал, тщедушный цыганистый мужичонка неопределенного возраста. Его синяя мокрая на спине рубаха тоже была припорошена белой пылью. — Последние мозги здесь скоро припудрю, — прибавил он, снимая видавший виды берет и со злостью ударяя им по колену.
— Правильно, — сказал Пепелков, — сам виноват.
— Иди ты, — сказал Капрал.
— Я не иду, я бегу! — съехидничал Пепелков. — Ты мозги тут припудриваешь, а у меня, между прочим, с работой полной завал. Леха вчера в вечернюю смену не вышел, и сегодня я, по твоей милости, без напарника.
— Ну?! А кто ж вчера-то возил?
— А никто не возил… Резчики все проходы заставили… Хохол только четыре стола подал — и все. Я сегодня, вишь, даже не переоделся… Помог бы ты мне на полчасика, а?
— Вот им всем! — раздраженно ответил Капрал, показав Пепелкову фигу. — Шурика им всем лысого!
Пепелков усмехнулся. Друг его закадычный Капрал стоял сегодня на упаковке первый день. Наказание вышло ему такое: на два месяца на нижеоплачиваемую работу. За трехдневный прогул. Кстати, легко отделался, считал Пепелков. Могли и тридцать третью статью, пункт «г», сунуть. Набегался бы тогда в бюро по трудоустройству. А и такое ведь предложение на собрании было… С кем теперь Пепелкову работать?.. Возчиком ни один нормальный мужик не идет к ним: грязно, тяжело, да и навар невеликий… Разве что милиция бомжа какого будет трудоустраивать принудительно, тогда — правильно, все в порядке, одна дорога — прямо в бумажный цех. Вроде как в рудники.
Капрал дернул на себя ручку рубильника, потом снял рукавицы и вдруг сказал, не глядя на Веню:
— Ладно, пошли…
И зашагал к дверям бумажного цеха.
— Только учти, — бубнил он, отряхиваясь, — с Розой своей бумажной сам говорить будешь… И потом я только на полчаса, и все, больше не сманивай… Ну, и… с тебя, конечно…
— С первой пенсии, — сказал Пепелков.
— Годится…
До обеда столы шли ровно, спокойно, в привычном ритме. Капралов подавал их снизу, как всегда, с прибаутками, а Веня принимал столы наверху и развозил по всей типографии. Трижды ездил в соседний корпус — по переходам — в цветную печать. В переплетный ездил и в брошюровочный — оберточный «крафт» возил. Там свои переходы, и у каждого перехода — лифт. То на пятый этаж ползешь, то в подвал. Стол бы только не растрясти.
Роза Петровна сделала вид, что Капрала не замечает. Возит, ну и бог с ним — пусть возит. Наше дело, мол, сторона. Главное — цех разгрузили, никто не простаивал, а остальное все спишется. Флатарезки гудят, круглые барабаны с ножами цокают, столы идут… Да и телефон больше душу не надрывает. Всех ублажили, стало быть. Скоро обед…
2
Телефонный звонок раздался ночью, в первом часу.
Анна, которая всегда спала чутко, вскочила, накинула халат и, не зажигая света, кинулась в коридор. Боясь разбудить детей, тихонько прикрыла дверь. Телефон все звонил.
— Да, — сказала Анна отрывисто и еще поспешней добавила: — Слушаю…
— Вениамина Михайловича, будьте любезны, — раздалось в трубке.
— Его нет дома, — сказала Анна. — Кто спрашивает?
— Так… Дома нет, значит, — довольно, как показалось Анне, отозвались в трубке. Голос, впрочем, был сух и официален.
— А паспорт его, скажите, дома? — произнес голос, нажимая легонько на слово «паспорт».
— Паспорт? — не сразу сообразила Анна. — Паспорт, наверно, дома… Да кто говорит-то? — спохватилась она.