В паузах, присаживаясь покурить на скамеечку возле лифта, в окружении таких же потных, одетых в грубые брезентовые робы возчиков, Веня прикидывал, где бы еще перехватить стаканчик, но до конца работы так ничего и не выгорело. К четырем часам желание выпить охватило уже все его настрадавшееся нутро, весь он был подчинен одной этой цели. Даже взгляд его сделался пустым и отрешенным, как у человека, который готов на все.
Каждый раз, когда Веня хоть немножечко выпивал, с ним происходило то же самое. Просыпалась необоримая, до бессмысленности доходившая жажда спиртного, которая была гораздо неутолимее той жажды, что раскаленной рукой хватает за горло усталого изможденного путешественника, пересекающего пустыню.
Иногда Пепелкова самого пугало подобное состояние. Он спохватывался, в который раз давал Анне слово не пить, на месяц или на два с напряженным усилием рвал все связи со злосчастной своей компанией. Но чаще дело кончалось обыкновенным запоем, и в последний год «светлые промежутки» между запоями становились все меньше и меньше.
Между прочим, Капралов испугался сегодня этой явственной отрешенности в глазах Пепелкова: он-то знал, что в такие моменты иной вполне способен рубаху последнюю заложить, разгрохать витрину или ребенка ограбить. Поэтому он не пошел с Веней после работы, крикнув ему, что останется паковать — будет восполнять, мол, что за день не сделал…
Как всегда, Пепелков вышел на улицу в четыре пятнадцать. Догнал Шурочку Волкову, шедшую неторопливо в сторону универсама, пошутил насчет погоды, которая была прескверной: сильный ветер гнал мокрые листья, налетая порывами, и Шурочка наклоняла голову и придерживала рукою подол плаща.
— От неприятность, — сказал Пепелков уже у самых дверей магазина. — Переодевался, понимаешь… спешил… Прямо не знаю, что делать…
— А что случилось? — спросила участливо Шурочка. Надо сказать, что она немного побаивалась всех этих распахнутых до предела, порой нагловатых ребят — возчиков, резчиков, смазчиков — и все никак не могла за первую свою неделю работы в бумажном цехе найти верный тон в обращении с ними. — Так что же? — снова спросила она, когда Пепелков совсем уж остановился.
— Да понимаете, Шурочка, — неохотно сказал Пепелков, — деньги оставил в раздевалке. Такая досада… — Он даже вздохнул. — А жена говорит — то купи, другое купи…
Ход был довольно дешевый, но Шурочка «клюнула»… Она сразу раскрыла сумочку, вынула кошелек, дернула кнопку.
— Беда поправимая, — сказала она. — Сколько вам?
— Девять рублей, — сказал Веня быстро, заметив в кошельке красненькую бумажку. Все было рассчитано точно: в нем проснулся бывший специалист по межличностным связям. Именно не десять, а девять… Все, мол, уже подсчитано и мысленно взвешено… Шурочка улыбнулась.
— Что уж там девять, берите десятку… У меня, правда, всего два рубля остается… — сказала она несколько растерянно, когда червонец уже скрылся из ее синих глаз, — но ничего, я у мамы дома возьму.
— Да я мигом, я сейчас разменяю и еще вам дам… рубль, — заспешил Пепелков. — Хотя вот же он у меня, рубль-то, есть… — Он порылся в карманах. — Совсем забыл — от обеда осталось.
— Спасибо вам большое, — сказала Шурочка, пряча рубль. — Пойдемте. Вам в какую секцию?
— Мне-то? — сказал Пепелков. — Мне-то, вообще, надо сначала в другое место… Ну, знаете… за газ, за телефон заплатить…
— Тогда я пошла, — сказала Шурочка. — До свидания…
— Всего вам доброго, — сказал Пепелков. — Ежели будут тяжелые покупки какие — зовите, всегда поможем.
— Спасибо.
И они расстались.
«Хорошая девка, — мысленно сказал себе Пепелков. — Добрый человек — всегда радость…»
Он пошуршал в кармане червонцем и пошел через улицу к пивному ларьку.
У ларька уже, как всегда в это время, была солидная очередь, человек двадцать. Большинство обсуждали стремительный взлет в этом сезоне «Зенита».
— Что вы все спорите? — повышал голос высокий, сильно небритый мужчина в кожаной кепочке. — Я все шансы, наверно, не хуже вас знаю… Да я с Назарчёнком в одном доме, на соседней площадке живу!