И отец Анны, инвалид войны, в последние годы своей жизни искал себе сотрапезника. Сын Марьи Кузьминичны от первого брака, Андрей Ильич, хирург, его нисколько не признавал, всю жизнь считая, что мать оскорбила память отца, погибшего в августе сорок первого года. С каким-то иезуитским упорством все время внушал он матери страшную в своей простоте мысль: с фронта, мол, возвращаются только те, кого ждут… Он имел в виду, что мать вышла вторично замуж за колченогого своего Потрушу в сорок четвертом, не дождавшись конца войны.
И все же, когда Петр Макарович умер, Марья Кузьминична продала участок и поселилась в доме Андрея, а значит, и в доме невестки Клавдии, бездетной, всегда очень занятой учительницы средней школы.
Смысл жизни Марья Кузьминична видела теперь во внучатах, тратя на них почти всю свою пенсию. Она без конца моталась в последних числах месяца по магазинам и приносила то шубку, то кофточку, то какие-то совершенно невероятные чешские салапеты. Так что, несмотря на беспробудное поведение Пепелкова, дети были одеты довольно сносно.
Мать, конечно, и Анну жалела: понавидалась дочь всякого, потому что отец ее, незабвенный Петр Макарыч, в последние годы жизни тоже в бутылку заглядывал чаще, чем в ящик почтовый за свежей газетой. Бестолковая у него была старость: книг он не читал, кино не любил, о театре и слыхом не слыхивал… И по хозяйству, по причине своей инвалидности, помогал мало. Разводил в навозе червей, продавал рыболовам.
— У меня всякий день — червонец в кармане! — хвастал он перед соседями. Но червонец этот уходил так же быстро, как приходил.
Когда Марья Кузьминична продала свой садовый участок, мелькнула мысль о кооперативной квартире для Анны. Но наскребли только на однокомнатную. А потом, когда Веня начал сворачивать с тропки, Кузьминична забрала свой пай и положила на книжку.
— Пьянице все равно, чего поджигать, — сказала она, — кооператив или коммуналку. А так хоть внукам деньги достанутся…
И теперь всякий раз, приходя в гости к Анне, Марья Кузьминична подробно расспрашивала дочь о последних злоключениях зятя. И хотя само слово «злоключение» в ее понятии означало то же, что «злодеяние», она ни разу не дала Анне совета плюнуть на все и развестись с мужем. Она считала, что семью, где есть дети, может разрушить только война или стихийное бедствие.
Вот и сегодня — чай остыл, пироги стояли нетронутыми, а Марья Кузьминична, горюя, сидела и вспоминала, как она лишилась первого мужа.
— Горькое, девонька, это дело, — говорила мать, — поверь мне. Лучше такой да сякой, чем совсем никакого…
По ее словам выходило, что есть на свете пути и средства заставить человека оторваться от хмеля. До самого причем до конца дней его. Раньше не было, а теперь есть… Подсыпают женщины в еду беспутникам своим порошок какой-то безвкусный, надо только узнать — почем и какой… И они пить бросают.
— Да будет тебе, — рассердилась Анна. — По-моему, у нас в семье врач есть свой собственный… А ты какую-то средневековую чушь городишь.
Мать обиделась, засобиралась домой.
— Не бросай, не бросай! — все же повторила напоследок, — Брошенный, он уже через год гнилушкой поганой станет. А в навозе таком нового деревца не посадишь… И еще тебе одно скажу, Аня: ежели мужик пьет — женщина виновата. Попомни мои слова…
Она вошла в комнату, взяла сумку свою хозяйственную, посмотрела на спящих внуков и распрощалась.
Заперев дверь, Анна чуть не расплакалась. «Женщина виновата»!.. Это ж надо сказать!..
Горькие слова матери долго еще продолжали висеть в воздухе, заставляя Анну вздыхать и морщиться, как от зубной боли. Долго она ворочалась в одинокой своей, ненадежной постели. Даже поздний звонок из милиции ничего не добавил к тягостному ее настроению. Она поправила на Павлике одеяло и снова легла.
Пусть там и остается навеки, черт с ним, решила она про Веню и тихонечко всхлипнула.
Ночь стояла за окном черная и чужая.
Снова нужно было спать и накапливать силы. Нужно было жить до утра.
7
Заседание комиссии было назначено на час дня.
Кроме внезапно заболевшей переплетчицы Вишняковой, все были в сборе: старший мастер цеха цветной печати Храпов, врач Ольга Васильевна Верасова, рабочий крышечного цеха Стекольников и юрист Конаныхина, совсем еще девчушка с университетским значком. Пришла и Роза Петровна Беликова, хотя бумажный цех опять лихорадило. За себя она оставила Шурочку. Пусть привыкает, решила Роза Петровна.