В общем, в марте Валя родила Олю, Мы с ней заранее договорились, если дочь, назвать в честь Валиной мамы — Ольги Матвеевны — тоже Олей. Пришла телеграмма, а у меня, как назло, ни копейки! Чтоб хоть какой-то подарочек послать. Я ведь, если честно, за все декретные месяцы и послал-то ей рублей сорок всего. Да и то с квартальной премии. Как подумаю, бывало, так себя сволочью и обзову. Мы с Валей решили, пусть до осени они побудут в деревне, пусть дочь немного окрепнет. Ну, так и жили: они — там, я — тут, в Караганде. Я уже решил, как они приедут — всё, завязываю!
Так, значит… Лето пришло, они еще не приехали — фрукты самые, овощи пошли, жаль было, действительно, из деревни в такое время уезжать. Написали, что побудут до осени. Я-то, конечно, скучал, но согласился, что так для всех будет лучше. В общем, почти год без жены прожил. Было нелегко год прожить. Но из трехсот шестидесяти пяти дней триста я уж точно засыпал отключившись — по причине принятия полной нормы. А норма в то время не то что сейчас была у меня — тысяча двести граммов водки. Я то есть что хочу сказать, что, по существу-то, за этот год не так уж и много было вечеров, когда я уж слишком-то тосковал по ней. В общем, жил неплохо. И работа шла помаленьку, ни шатко ни валко, но шла все же, и без ЧП. Начальство даже предлагало опять вернуться в мастера. Но мне, по правде, уже не очень и хотелось.
Осень незаметно подошла. Можно бы им и приехать уже ко мне. Но у меня в ноябре отпуск. И я решил, что поеду к ним на Октябрьские праздники в отпуск. Она мне еще писала, чтобы я хотя бы в селе появился трезвый, потом, мол, пей сколько хочешь, но «только трезвый приедь!». Но мне и самому хотелось доехать трезвым, появиться перед ними в человеческом виде. Тем более что в дальнейшем я твердо решил, что если совсем сразу и не брошу, то, по крайней мере, выпивать буду лишь по праздникам и по дням рождения. Хотя, конечно, лучше б совсем бросить. Получил я отпускные за два года, премию, зарплату — что-то около тысячи набралось. Купил всем подарки. Матери — отрез на платье. Теще — кофту вязаную, тестю — кожаную кепку, а Вале — платок настоящий оренбургский. Дочке — игрушек разных. И бегом, чтоб ни с кем не встретиться, прямо на вокзал. Бутылку я с собой взял. Сяду, думаю, в поезд, вся суматоха позади, и тут поем и выпью с устатку, стакан, не больше, — и на боковую. А утром опять поем и выпью — стакан. Так и доеду. Ан нет! Свинья, как говорится, всегда грязь найдет. Стакан я выпил — это правда. А потом думаю: «Что же дальше делать?» Попутчики какие-то неинтересные, все больше бабки с мешками. На полку вроде рановато. В окно глядеть? Чего она будет стоять до утра? Взял и допил. А как допил, в вагон-ресторан, само собой, направился. Ну а уж дальше что было — четко и не помню. Проводников поил всю дорогу, официанток. Подарки раздарил… Короче, когда поезд остановился на нашей станции, проводники, спасибо им, вынесли меня на перрон и положили и чемодан рядом поставили. Спасибо им. Поезд у нас на минуту всего-то и останавливается, свистнул, ушел, а я лежу на перроне, встать не могу, но все вижу, все понимаю. Юзек-старший стоит — вижу, Ольга Матвеевна, матушка — ну, одним словом, все родичи, а впереди Валя с дочкой на руках. Все смотрят, а у Вали на глазах слезы выступили. Тут я себе самое страшное слово дал: «Больше в рот — ни капли!» Ну, слово давать, сами понимаете, легче, чем выполнять. После отпуска вернулись мы в Караганду, и все пошло по-старому. Дочь мы, правда, не взяли. Ольга Матвеевна уговаривала нас ее оставить. Сказала, воздух у нас в Караганде плохой. А дочь немного прихварывала. А может, возьми мы дочь, все по-другому бы у нас сложилось? Кто знает, кто знает…