«Ничего, дом рядом. Не на работу…» — подумал Кузьмич и закурил. Только это он закурил, как чей-то тяжелый сипловатый голос произнес у него над ухом:
— Строи́м?
Вздрогнув, Кузьмич обернулся и обжегся о пылающий взгляд Митьки Петрова.
— Так ведь еще рано… — промямлил Кузьмич, хотя готовился сказать ему совсем другое.
— Это не твои трудности, — оборвал его Петров, — давай рубль.
Кузьмич дал, удивляясь дешевизне. Петров посмотрел в кусты и негромко произнес:
— Шурик.
Воробьи вспорхнули с песка, а в кустах завозились, и вышел немолодой человек с мясистым румяным лицом и крючковатым большим носом.
— Будет? — Шурик кивнул на Кузьмича. Петров, не отвечая, протянул ему рубль.
— А если она мне не даст? — снова спросил Шурик.
— Маргарита даст. Скажи, от меня. Скажи, чтобы пива дала бутылку, а то, если не скажешь, то и не даст.
Шурик лишь какое-то мгновение помедлил и в нерешительности ушел. Петров потянулся назад, откуда-то из ветвей, нависших над лавочкой, извлек граненый стакан со следами красного с некоторым даже сиреневым отливом вина, поставил его на лавочку и сел рядом с Кузьмичом. Оба молчали. Кузьмич решил так: будь что будет, а там посмотрим… Все происшедшее за какую-то минуту не то чтобы сильно удивило Кузьмича, а как-то позабавило. И хотелось узнать, что будет дальше.
За все время ожидания они не проронили ни слова.
Вернулся Шурик. Руки у него были пустые. Он расстегнул пиджак, из-за пояса вытащил бутылку «розового крепкого» и бутылку пива.
— Как твой палец? — спросил Шурик у Петрова, и Кузьмич второй раз за сегодняшнее утро вздрогнул.
— Нормально, — буркнул Петров и осмотрел свой указательный палец, вдоль которого шла неглубокая подсохшая царапина. Потом он взял «розовое крепкое», снял с горлышка золотистую фольгу и бросил ее через голову в кусты, поставил бутылку на лавочку между колен, уперся в пробку поцарапанным пальцем и без каких-либо усилий, неслышно утопил ее в горлышко. Пробка замерла на поверхности вина, как поплавок в стоячем пруду.
— Любую бутылку открывает, — восторженно прошептал Шурик. — Отвертки гнутся, а пальцу хоть бы что… Недавно горлышко лопнуло, а палец цел. Только царапина…
— Отдохни — вспотеешь, — оборвал его Митька. — Наливай.
Шурик налил и протянул полный, чуть ли не с «шапкой», стакан Кузьмичу. И только тут Кузьмич понял, что зря он радовался дешевизне… Но минута требовала от него стойкости, и он, внутренне передергиваясь, поднес стакан к губам. Он пил открытыми глотками, как воду, и, к огромному изумлению, убедился, что «пошло хорошо». Шурик тем временем о край лавочки откупорил бутылку пива и подал ее Кузьмичу ровно в тот момент, когда тот отнял стакан ото рта. Кузьмич покачал головой. Пиво не требовалось. Потом он, сглотнув слюну, сказал:
— Вообще-то, я пью только водку.
Шурик посмотрел на него с уважением, а Петров чему-то мрачно улыбнулся. И пока Шурик наливал себе и потом пил мелкими, придушенными глотками, он медленно, с расстановкой произнес:
— Лев, царь зверей, ест только мясо. Нет мяса — ест хлеб. Нет хлеба… — он подождал, пока Шурик допьет и чисто символическим жестом выплеснет на землю подразумевающиеся остатки, и лишь тогда закончил: — ест все.
Себе Петров наливал сам, и наливал медленно. Видимо, ему нравился этот процесс. Он не отрываясь смотрел на тоненькую звенящую струйку.
— Одним? — заискивающе то ли спросил, то ли попросил Шурик.
Митька молча запрокинул голову, не так уж и широко приоткрыл рот и вылил вино прямо в горло. Его острый, словно обугленный от черной щетины кадык при этом ни разу не шевельнулся. Кузьмич непроизвольно глотнул. Шурик восхищенно крякнул.
Потом они сидели на лавочке и смотрели, как воробьи прыгают в песочнице, норовя попасть в освещенную солнцем половину.
Кузьмич, наверное, никогда не пил в такую рань, да еще натощак, да еще не закусывая, и теперь с неожиданным удовольствием прислушивался, как теплело в желудке.
Потом Шурик посмотрел на часы и заерзал.
— Сейчас мои проснутся… Нужно будет скворчиху выгуливать… — Говорил он якобы с неудовольствием, но по тому, как он причмокивает сочными губами и сдерживает улыбку, было заметно, что это его втайне радует. — И ведь не утянешь с улицы… — добавил он и посмотрел на Митьку, словно извиняясь. — Вчера целый вечер на качелях прокаталась. У меня уже голова закружилась, а ей хоть бы что.
Петров отвлеченно смотрел в сторону и никак на эти слова не реагировал. Шурик покосился на бутылку, где еще оставалось пиво. Очевидно, он осознал, что в ближайшее время ему больше не перепадет, и оттого хотелось еще сильней.