— Чуть не загнулся…
— Загнулся бы, — согласился Митька. — Мешать не надо. Что пил-то?
— Всё, — ответил Мишаня и снова вздохнул. — Приятель вчера защитился. Банкеты теперь не положены, так он дома устроил…
— Я всегда говорю — не пейте сладкого вина, оставляйте его бабам. Давай еще прими, а мы с братком подождем, чтобы не частить. А тебе надо.
Мишаня выпил и поморщился, очевидно, до него только что дошел вкус вина. Он взял бутылку в руки и стал рассматривать этикетку с таким видом, будто видел ее впервые.
— Ну и пойло…
— У Маргариты коньяк есть, — иронически заметил Митька, — пять звездочек, армянский, могу устроить.
Мишаня блеснул повеселевшими глазками, очевидно, вместе с голосом к нему вернулось и чувство юмора.
— Лучше дюжину шампанского, оно освежает.
— От шампанского живот пучит, мы уж лучше «розового», — улыбнулся Митька и подмигнул Кузьмичу. — А ты что все молчишь, браток, рассказал бы что-нибудь о международном положении…
— Братцы, дайте покурить, — взмолился Мишаня и похлопал себя по карманам, — мои вчера еще в половине десятого расстреляли. Пардон, а это что такое? — удивился он, вытаскивая из кармана нечто завернутое в бумажную салфетку. — Пардон, пардон! — вскричал Мишаня, разворачивая салфетку, в которой оказались шоколадные конфеты «ассорти». — Вот так блин, да тут закуска… Вот убей не помню, как они ко мне попали… Наверное, Женькина мамаша сунула. Она у него добрая… Братцы, закусывайте, только дайте закурить… — Он настолько увлекся находкой, что и не заметил протянутую Кузьмичом пачку папирос — Ого, пшеничные — сто лет не курил. Благодарствую… Разрешите и спичку, я, пардон, свои где-то посеял. Мой батя тоже «Беломор» курит, я всегда, когда к нему приезжаю, стреляю. Постоянно курить не могу, как-то не накуриваюсь, а вот так, изредка очень приятно. Все эти сигареты с фильтром какие-то безвкусные, а если купишь «Приму» или «Дымок» — на кафедре косятся: мол, неприлично… И с дамами сразу отношения портятся… Они ведь своих не покупают — все больше стреляют, а тут начинают думать, что я нарочно купил «Приму» для «стрелков», а в другом кармане у меня приличные сигареты. Обалдеть можно, уже сигареты различают как престижные и непрестижные. Если ты куришь «Приму», значит у тебя дела не в порядке. Женька, который вчера защитился, покупает себе «Жигули», шестой номер — они стоят восемь с лишним, а у него около шести, на первый номер хватает. Я ему говорю, покупай, а он бегает и по всей Москве занимает на шестой. Спрашиваю: почему? Шестой, говорит, престижнее… Вот так блин… Буду я ради престижа три тысячи переплачивать, уж лучше куда-нибудь поехать. Вчера у нас на кафедре вывесили объявление, что имеются путевки в Финляндию, Югославию, Канаду, Францию, даже на Кубу и в Индию можно поехать, и относительно недорого. Я бы с удовольствием в Индию поехал, но сейчас нельзя… Предварительную прошел, теперь надо к защите готовиться. А в Индию хорошо… Жена в прошлом году ездила в Югославию, но там ведь только отдыхать хорошо, а так что посмотреть — там нечего… А зачем мне, пардон, в Югославию ехать отдыхать, если я могу поехать в горы куда-нибудь, в Сванетию — там не хуже. Это чтобы потом на разных бомондах рассказывать, что я отдыхал на Адриатическом море, так Черное, пардон, не хуже. Вот, блин, опять погасла…
Пока Мишаня непослушными руками ломал спички, Кузьмич успел рассмотреть, что ему не больше двадцати восьми — тридцати лет, что парень он скорее симпатичный, что все в нем, начиная с фигуры и кончая манерой говорить, как-то мягко, округло и чуть ли не расплывчато.
Петров, внимательно, с видом лечащего врача наблюдавший за Мишаней, видимо, пришел к какому-то обнадеживающему выводу, словно решил, что пациент жить будет. Он решительно налил половину оставшегося вина Кузьмичу, а остальное выпил из горлышка, будто не замечая тревожного взгляда Мишани. Потом деловито достал из кармана тонкую проволочную петлю и, просунув ее в горлышко, ловко вытащил пробку.
— Ну что, Дмитрий, может, я сбегаю? — робко спросил Мишаня.
— Домой, баиньки, — мягко, но окончательно сказал Петров.
— У меня дома посуда есть, и Шурик мне три рубля должен… Я быстро…
— Спать, — сказал Петров и повернулся к нему спиной. — Ну что, браток, я думаю, теперь надо пивком переложить, а то потом от этих чернил отрыжка замучает.