— А почему бы и не пить! Не грех… Отец мой был уважаемым человеком на селе, и с детства помню: от него всегда пахло водкой. Я пью лишь по субботам и воскресеньям с мужем…
— А муж?
— Муж, как и отец мой, каждый день. Он работает на заводе. Портрет его висит на доске…
Из разговоров выяснилось, что старший сын их, двадцатипятилетний, погиб: напился и уснул в мороз прямо на улице. И старшей дочери нет в живых: выпила утром уксус (перепутала эссенцию с водкой) и умерла в больнице.
Часа через полтора явился глава семьи. Был он лет пятидесяти пяти. Высокого роста, сутуловатый, с нездоровым, серого цвета лицом. Визит мой принял с нескрываемым раздражением и подозрением.
— А почему, собственно, пришли ко мне? Разве одни мои дети находятся в желтой школе?
— Почему желтая?
— Так ее называют в нашем городе.
— Ваши дети не одни, к сожалению. Но у вас шестеро…
— Это все она. — Собеседник показал в сторону кухни, куда скрылась хозяйка. — Весь ее род одни психи.
— Вы сегодня пили?
— Я всегда выпиваю. Заметьте: на свои, не на чужие.
— А знаете ли вы, например, что пьянство влияет на потомство? У пьющих рождаются ненормальные дети.
— Скажете тоже! Если бы было так, людей нормальных не осталось бы на земле…
Шестеро больных людей родились за четверть века от людей, злоупотребляющих спиртным. И за все это время никто им ни слова не сказал о «пьяном зачатии».
Еще пример. Четырнадцатилетняя Света Ч. училась в четвертом классе обычной общеобразовательной школы. Ее часто видели на улице пьяной. Однажды она украла дома восемьдесят рублей и напилась вместе со своей младшей сестрой Наташей…
Я беседовал с девочками, и они удивлялись и словам моим и вопросам. Взахлеб рассказывали, как отец напоил водкой маленького брата, семилетнего Вову, и выпустил его на улицу.
У Ч. семеро детей. Самого маленького, как сказано в одном из документов комиссии по делам несовершеннолетних, уступили другим. Дважды я заходил домой к Ч. и оба раза не смог поговорить с родителями: хозяйка дома, что называется, лыка не вязала, хозяин лежал трупом поверх одеяла. Одетый, в сапогах. Беседа наша состоялась в милиции. Оба родителя то и дело произносили «по какому праву» и набившие оскомину «пьем на свои», «будем жаловаться».
Я спросил:
— Приходилось ли вам читать о том, что алкоголь губит детей, что от алкоголиков рождаются ненормальные дети?
— Я в газеты заворачиваю селедку, — сострил муж.
Жена пожала плечами. Сделала удивленные глаза: мол, в первый раз слышу об этом.
Семьей Ч. занялись соответствующие органы. Отца и мать Светланы лишили родительских прав. Дети теперь находятся на государственном обеспечении — нездоровые, неполноценные дети.
Что собой представляют школы, в которых воспитываются дети Ч. и им подобные? Это восемь классов (иногда есть дополнительный, специальный девятый класс), восьмой класс соответствует третьему-четвертому классу массовой школы. Содержание каждого ученика в таких школах обходится в несколько раз дороже, чем в обычных, — дети живут в интернатах, школы оснащены мастерскими, в которых учителя-дефектологи прививают детям с психическими расстройствами различные трудовые навыки.
Я посетил несколько таких школ. Почти везде видел порядок, чистоту, уют, дисциплину. Видел чуткое отношение к своим несчастным питомцам педагогов. Труд воспитателей здесь поистине подвижнический. В мастерских (сапожных, слесарных, швейных и т. д.) дети изготавливают различную продукцию, качеству их работы могут позавидовать иные сапожных или швейных дел мастера… Мне рассказывали педагоги, что дети эти, приобретя трудовые навыки, потом с величайшим усердием выполняют порученную им работу. Выпускники одной из московских вспомогательных школ, например, успешно работают в специальном цехе, организованном тут же при школе. Нечто подобное организовали у себя дефектологи Орла. А в городе Виноградове Закарпатской области и в Эстонии выпускники домов-интернатов для глубоко умственно отсталых детей работают в колхозах — организованы в специальные бригады.
Но встречаются факты и такого вот порядка. Приведу письмо, которое пришло ко мне после одной из моих публикаций из Ростовской области от Николая Григорьевича Н.
«Надеюсь, ваша статья о «пьяном зачатии» многим поможет, — писал Николай Григорьевич. — Если молодожены — хотя бы один процент из них, — прочитав о последствиях «пьяного зачатия», сделают для себя нужные выводы, это значит, что в будущем меньше станет самих последствий, то есть больных детей. Но то будет в грядущем. А мы живем сейчас, последствия «пьяного зачатия» встречаем в образах живых людей наших современников, обреченных навсегда остаться такими, как родились, ибо мировая практика не знает ни одного случая излечения от слабоумия. Я не знаю, сколько у нас таких неизлечимых, но количество так называемых вспомогательных школ все время растет… Задумался ли кто-нибудь над тем, куда деваются выпускники этих школ? Я задумался. И выяснил: никуда они не деваются. Точнее — куда угодно. Простите, что я так долго подхожу к самому главному, ради чего взялся за письмо. Ваша статья разбередила незажившую мою рану. Погиб мой сын. Мой мальчик. Мой Алешка. Ему было всего двенадцать лет. Он со своими сверстниками играл во дворе в футбол. Стоял на воротах… То, что произошло в тот день, трудно передать обычными словами. К мальчику подошел великовозрастный детина и… убил. Не могу писать о подробностях… Убийцу забрали в милицию. Оттуда прямиком в психиатрическую больницу. Выяснилось, что он в тот же день двумя часами раньше убил еще одного подростка. Детей мы похоронили. Общество лишилось двух будущих граждан, а убийца живет, лечится. Его бесплатно кормят. Говорят, в неделю раз меняют постельное белье. Мы с женой стали не в состоянии каждый день проходить по двору, где голосистые дети продолжают гонять мяч. Не могли выносить взглядов, наполненных состраданием, с которым на нас смотрели соседи и знакомые. Переехали жить в другой район города…