У Зоеньки тоже была недолговременная идея, так, на вечерок, а все получилось по-другому, заклинило между двоими, судьба начала ворожить. В общем, так они интенсивно слушали музыку, такие музыкальные страсти витали над их головами, что к утру вдруг поняли они оба, что музыка для них, такая яркая, яростная и серьезная, будет звучать лишь в этом составе. А может быть, так они за ночь нерасторжимо сошлись еще и потому, что смогли всласть и до последней искренности наговориться. Рассказать друг другу все, что было и случилось в их еще маленьких, с воробьиный нос, жизнях, поверить друг другу, посочувствовать, понять, а иногда и простить, потому что сразу решили: все, что было и случилось до этой их встречи, — пыль, тлен, всего этого не было, все это пролетело, исчезло, испарилось, не имеет значения, несущественно, как прошумевшие когда-то, но не коснувшиеся их Пунические войны.
Как же это важно — вывернуться наизнанку перед умеющим слушать человеком, знать, что тебя услышали, достучаться до чужой сочувствующей души и ощущать, что трепетная эта душа с волнением раскрывается тебе навстречу. Иначе почему Колька Агапов начал рассказывать — к этому времени он во всем уже признался, все о себе рассказал, поведал и то, в чем соврал раньше, — почему же начал он рассказывать о своих злоключениях с баней? Ну зачем, например, повествовать хотя и заглядывающей тебе в рот девице о неудачах в строительстве, о цементе, вагонах, засоренных трубах, вдруг запивших слесарях, электриках, сделавших тяп-ляп освещение в новом отделении так, что его не приняла даже не очень строптивая пожарная охрана, что вообще ничего не получается и уже целый год висит на тебе незавершенка, даже в горкоме стали жучить, разнообразные стимулирующие говорить слова. А вот поди же ты — поделился Колька с неожиданно ставшей родной ему душой своим недоумением: будто какой-то рок над этой баней, и никак он не сообразит, что же происходит. Подготовили всю стройплощадку, все вычистили, выдраили, а как ночь — весь подвал неизвестно почему заливают; начинают откачивать — не получается, вода откуда-то сочится и сочится, то ли во время ремонта стронули какие-то гидрогоризонты, то ли растревожили гидроизоляцию, начинай все сначала — выкачивать воду, вскрывать полы, основание фундамента, проверять стоки и сливы. И что? (Зоенька смотрит серьезно.) Откачали, осушили, вскрыли полы — внизу все цело, сухо, вода, оказывается, натекала, подступала откуда-то сверху, из водопровода, а в основном сливе — представляешь? — лежит свернутая и засунутая метра на два внутрь, в трубу, телогрейка. Да как же она туда попала, как очутилась? Это же волшебство какое-то, действие немыслимых роковых сил!
Выслушала все эти производственные излияния Зоя со вниманием, даже, как видите, внезапным интересом, все это взвесила, уяснила себе, поняла и разумненько так сказала:
— Здесь действуют какие-то вполне материализованные и очень живые силы, здесь надо как в суде, как в Римском праве искать: cui bono? — кому это выгодно?
И еще Зоенька что-то хотела сказать, но тут Колька разнервничался, подумал, что зря он на производственную болтовню теряет драгоценное лирическое время, и закрыл ротик только сегодня встретившейся ему музыкантши по-гвардейски крепким поцелуем.
X
Прасковья Кузьминична готова была примириться с тем, что ее материнские честолюбивые мечты относительно Зои канули, испарились. Значит, не испытать дочери той красивой заграничной жизни? Черт с ней, пусть выходит замуж за этого с волчьей челюстью, парень объективно ничего, палец ему в рот не клади, откусит. В конце концов, у него в жизни все может по-боевому повернуться, ведь двадцать два года, совсем молодой, а уже начальник, может, еще и в загранку вырвется, такой все сможет, не парень — танк. Она бы, Прасковья Кузьминична, конечно, еще бы дополнительно посопротивлялась, еще, может быть, Зойку и разубедила бы, объяснила бы дуре, где ее счастье. Но ведь этот предприимчивый голубь с первого же, наверное, свидания — в счетах и подсчетах заслуженная пространщица была могуча, как ЦСУ, — но ведь этот голубь уже, наверное, ее мирной голубке сделал и ребенка, а ей внучку или внука. Так что теперь здесь предпринимать? А ничего! Смириться.