— Сынок, ты кушал ли сегодня?
— Некогда мне, мамаша. Шапку схватил да на работу. Вот в час пойду и пообедаю.
— Негоже так, сынок, — очень ласково, ангельски пропела Прасковья Кузьминична, — я вот тебе покушать принесла.
И здесь быстро, как хороший официант, развернула Прасковья Кузьминична принесенный с собой плат, покидала на него аппетитной домашней снеди, а потом откуда-то из складок халата достала и четвертинку.
— Да не пью я, мать, не приучен.
— Рабочий человек, — сказала Прасковья Кузьминична очень рассудительно, — должен пить — это традиция. Мы с тобой, сынок, только пригубим.
— Ну, если пригубим, то можно.
Вот с этого все и началось.
С утра бравый «сиротинушка», которого, как оказалось несколько позже, звали Володей, вовсю вкалывал, раздавался звон циркулярной пилы и электрорубанка а уже часов в одиннадцать Прасковья Кузьминична спускалась, выкроив полчасика у своей душевой команды, спускалась вниз и с ласковыми охами и ахами кормила, а главное, поила Володю.
Процесс спаивания юного «сиротинушки»-столяра происходил с выдумкой и бездной разнообразных ухищрений. Тип оказался к алкоголю довольно стойкий: водку не любил — горькая, в пиве толка не понимал — противно. Но где наша не пропадала! Где не побеждал изворотливый ум Прасковьи Кузьминичны! Она придумывала различные предлоги и события, которые никак не могли пройти всухую. Здесь был и день ангела Володи, и святой Пантелеймон — покровитель столяров и умельцев, и пасха. А советские, а международные, интернациональные праздники! Когда день был свободен от них, на помощь приходил год молодежи, объявленный ЮНЕСКО. Хочешь не хочешь, научишься сначала разбираться, а потом и полюбишь напитки забвения.
В этом вопросе главное — заложить начатки воспитания, потом все само покатится. А чтобы Володе не было скучно одному пробовать разные винодельческие композиции, отвлекающие его от трудовой созидающей деятельности, Прасковья Кузьминична познакомила его с банным электриком, почти его ровесником, прохиндеем Федотиком. Федотик, сосредоточивающий свое внимание на ленивой, в основном профилактической работе — лампочку заменить, выключатель отремонтировать, в бухгалтерии перенести розетку, чтобы девушкам бухгалтерам удобнее было включать электрический чайник или кипятильник, — уже давно сладко попивал и такому исключительному знакомству очень обрадовался. Подружились молодцы, как братья, и здесь уже без закваса Прасковьи Кузьминичны дело пошло весело. То один к обеду бутылку несет, то другой бутылкой отвечает. А какая после выпивки работа, известно: либо сидят лясы точат, покуривают, либо отсыпаются, либо так, лениво, для самоуспокоения и отвода глаз потюкает столяр Володя молотком. А главное Прасковье Кузьминичне — дело-то строительное почти не двигается, колеблется, умирает на месте.
Наверное, с месяц так благополучно дело это умирало, но тут что-то пронюхал своим длинным носом бывший старшина. Кто же ему, подлецу, донес, кто стукнул, что столяр Володя разными разностями балуется? А может быть, сообщили, что и будущая теща Прасковья Кузьминична кое-что откидывает от своих щедрот на стол «сиротинушке»? Ой доброхоты, ой завистники! Судя по поведению, этому бойкому ироду все досконально известно. Утром пришел в подвал, поглазел, а потом сел, стал смолить, одну сигарету от другой зажигал. Никуда со своего плацдарма. Володя занервничал: время такое, что пора и в клюв что-то забросить, пора тонизировать организм! Федотик здесь заглянул, пиджачишко у него на боку оттопыривается: несет, сердечный, захрумку в бутылке, душа горит. Покрутился Федотик, как мотылек.
— Ты чего здесь, Федотов, забыл? — по-старшински резко, в лоб сформулировал директор.
— Да я, да я, — мямлит Федотик, — Володе иногда помогаю, дощечку подержать, гвоздик прибить.
— Ладно, иди, Федотов, крути свои лампочки, сегодня я Володе помогаю.
И вроде даже обрадовался, жеребец, такой внезапной идее, снял пиджачок, галстук, спиною поиграл.
Да что же это такое! Куда годится! Надсмотрщик! Какое-то рабовладельческое общество! Как раз в момент этой отчаянной ситуации, вся заволнованная до гипертонического криза, и сошла вниз, в подвал, Прасковья Кузьминична. Услышала такое, не оставляющее ей никаких надежд высказывание директора и почти по-родственному, шепотом:
— Николай Валерьянович, дорогой, ироды эти, Федотик и Володя, конечно, пьяницы, но если вы станете их сторожить, не будет ли потери директорского авторитету?
— Авторитета здесь моего не убудет. — Рукава будущий зять засучил, полоснул волчьей усмешкой. — Вот так, Володя, пока всего не закончишь, я теперь у тебя подручный. Как говорится, сегодня и ежедневно…