В такой обстановке разве не закончишь оставшиеся работы за две недели? Обязательно закончишь. Хотя бы чтоб вырваться на свободу, где не стоят над каждым стаканом и не следят за каждой твоей рабочей минутой!
XI
Колька Агапов так для себя и решил: «Сдам баню, избавлюсь от незавершенки — распишусь с Зойкой, устрою свадьбу».
Под утро, после целой ночи свадебного пира, Колька проснулся от запаха керосина. Еще ничего не соображая, он высвободился из теплых и сладких Зойкиных объятий, откинул одеяло, и тут его стукнуло предчувствие. Колька всунул свои длинные ноги в штаны, накинул на плечи свадебный пиджак с белым платочком в боковом кармане и помчался со всех ног по ночному городу к бане.
Возле бани уже стояли, как борзые вокруг затравленного зайца, пожарные машины. Вились брезентовые шланги, парком дымились натекшие лужи, толкались люди в серых робах и касках, но огня не было. Колька пробирался через весь этот бедлам ко входу, и в тот самый момент, когда он собирался нырнуть в открытую дверь, из нее вдруг выкатилась его, вся в саже и копоти, разлюбезная теща. Она выкатилась довольная, как медали неся на лице кровоподтеки, а на плечах обгорелую кофту, и сразу, увидев Кольку Агапова, радостно ему брякнула:
— Отстояла! Отстояла я баню, Колечка. Одна новая сауна сгорела, зятек!..
Николай Коняев
ПАЙНОЕ ДЕЛО
Рассказ
Стояла поздняя осень. По утрам инеем осыпало ивы над рекой, а лужи стягивало ломким и голубоватым ледком.
Сенька Страшников еще в лесу почувствовал приближение реки: как только свернул с березницкой дороги, воздух стал студеным и колким.
Скоро показалась и сама река, засинела за облетевшим березняком. Сенька вышел из рощи и остановился, поправляя ружейный ремень. Перед ним тянулся кочковатый, местами поросший высокой болотной травой пустырь.
Пустырь был огромен, и поэтому особенно низкорослыми казались притулившиеся справа серые домики.
На пустыре когда-то стоял колхозный двор, но война смахнула его с земли, река, сменив русло, расширила на эту территорию свою власть, а ферму построили на новом месте.
Страшников вздохнул, зашагал через пустырь, но, не дойдя до проселочной дороги, снова остановился: на Дорожках — так называли поплавчане расчищенные фундаменты довоенных строений — сидел какой-то человек.
Сенька подошел поближе и узнал своего хромоногого соседа — Егора Кошелева.
— Наше вам! — дотрагиваясь пальцами до козырька фуражки, — сказал Сенька. — О чем задумались, Егор Иванович?
Кошелев обернулся.
— А-а… — сказал он. — Сенька… В лес ходили, Арсений Алексеевич?
— В лес… — Сенька стащил с плеча ружье и уселся рядом с соседом. — Только нема в лесе ничего…
— Н-да… — вздохнул Кошелев. — Пустовато стало…
— Куды все девается? — Сенька похлопал себя по карманам и вытащил портсигар, на крышке которого были изображены парашютисты. — Ты вот скажи, Егор Иванович, куды подевалось все, а?
Он раскрыл портсигар и протянул его Кошелеву.
— Не, не буду… — помотал тот головой. — Не хочется воздух отравлять. Ты вот чуешь, какой он тут?
— Воздух как воздух… — заслоняясь от ветра, чтобы не погасла спичка, проговорил Страшников. — А ты, Гоша, чего здесь? Воздухом дышишь?
— Дышу, — ответил Кошелев. — На то я и человек, Сеня, чтоб дышать.
На это Страшников не нашел что ответить, пожал плечами и стал смотреть прямо перед собой, наблюдая, как рассеивается на ветерке дымок папиросы.
После войны на этом месте оставались развалины, но скоро они исчезли — почти все печи в поселке были сложены из здешнего, словно специально для печей изготовленного кирпича. Выбрали даже обломки, и поэтому бетонные фундаменты поднялись над землей. Кое-где внутри фундамента густо росли ольховые кусты.
— Слушай! — отвлек его голос Кошелева. — А ты бы хотел здесь жить?
— Ну, здрасте… — сказал Страшников. — А где я живу?
— Ты не понял, — вздохнул Кошелев. — Я не про поселок говорю, а вот про это место. Вот ежели тут, на фундаменте, дом поставить, а?
Сенька пожал плечами.
— Место жутковатое, — сказал он. — И до магазина далеко. Баба со свету сживет…
— «Баба»… — задумчиво повторил Кошелев. — Дак я ведь к этому и толкую, сосед, что если без бабы жить…