— Да, Егор Иванович, — скорбно сказал он. — Пожалуй, точно не примем мы тебя в пай. Ты уж извиняй, конечно, сосед, но… — Сенька развел руками и нагловато ухмыльнулся. — Селяви, сосед…
Он поднял с земли ружье и забросил его за спину.
— Ну пошел я. Надо с мужиками успеть переговорить. Бывай.
Кошелев остался на Дорожках один.
Ни с какими мужиками Страшников договариваться не стал. Еще не дошел до дома, а ему уже стало грустно, что он поссорился с соседом. «Ну и черт с ним, с Казаченковым, — думал он, сворачивая к продуктовому ларьку. — Ну и был бы, так что?»
Он взял в ларьке пол-литра и потом долго сидел на берегу, в своей моторке, и пил из горлышка.
Отсюда, с берега, он видел, как вернулся сосед. Через минуту тот вышел из дома и, оглянувшись по сторонам, быстро заковылял по улице, потом скрылся за поворотом.
«Договариваться пошел…» — отметил Сенька и отхлебнул из бутылки.
Назад вернулся Кошелев уже в сумерках. Он сильно покачивался. «Обмывали…» — проницательно отметил Страшников и вздохнул — его бутылка была уже пуста.
На этот раз Кошелев на стал даже заходить в дом. Он сразу направился в сарай и через минуту вышел оттуда с ломиком в руках. Не оглядываясь, направился по тропинке в сторону пустыря.
«Вот и все… — грустно подытожил свои наблюдения Страшников. — Селяви, товарищ Сенька».
Он повертел в руках пустую бутылку и уронил голову.
Странное дело. С самого начала Сенька прекрасно знал, что ни к каким мужикам он договариваться не пойдет, но сейчас, когда время было упущено, ему сделалось досадно и больно.
Пришел на мостки Сашка, девятилетний сын Страшникова.
— Папка, — ковыряя пальцем в носу, сказал он, — мамка тебя прибить сулила.
Страшников тяжело вздохнул.
— Палец сломаешь… — вздохнув, сказал он. — На вот ружье. Снеси домой.
Сашка послушно взял ружье. Постоял еще на берегу, потом, видимо озяб, волоча за собой ружье, побежал вприпрыжку домой.
Зябко стало и Страшникову.
Он медленно встал.
Пошатываясь пошел к дому, но во дворе остановился, наморщил лоб. Махнул рукой и направился к дровянику. Там решил заночевать.
Но возле дровяника он споткнулся о кувалду и, матюгнувшись, поднял ее, чтобы отбросить прочь. Но не отбросил… Снова наморщил лоб, что-то соображая.
«Э! — подумал он. — Прибьют так прибьют! А только и им не пользоваться».
Удобнее перехватил кувалду и легко, без разбега, перепрыгнул через заборчик.
Пока он добрался до Дорожек, совсем стемнело. И в этой густой осенней темноте стоял такой грохот, что можно было подумать, будто здесь строят целый город.
Кусая губы, Страшников зашел к Дорожкам со стороны кустарников. Поплевал на ладони и поднял кувалду.
«Строите? — насмешливо спросил он вроде бы у тех, кто грохотал за кустарником. — Ну, стройте, стройте…»
И изо всей силы опустил кувалду на фундамент. Брызнули по сторонам осколки бетона…
Так, как в эту ночь, Страшников еще никогда не работал.
— Вот вам! — занося кувалду, сипел он. — Во-от!
Рубаха взмокла от пота, пятикилограммовая кувалда, словно детский мячик, прыгала в Сенькиных руках, но потом, часа, может, через два, когда уже вплотную подошел к кустам, что-то вдруг екнуло внутри, и он, уронив кувалду, повалился в сухую траву и покатился по земле, кусая ее…
Потом наступило словно забытье.
Очнулся Сенька, когда сердце уже успокоилось и кровь не так оглушительно билась в висках. Стерев рукавом с лица налипшую грязь, сел. За ольховыми кустами по-прежнему работали, но и там, видимо, устали. Удары были редкими и слабыми.
Сенька раздвинул ветви и выглянул.
В лунном свете почти рядом с кустом стоял Кошелев и, шатаясь, раскачивал лом.
«Против лома нет приема», — сипло бормотал он, а позади него бесформенно чернел развороченный фундамент.
Ночь была светлая, лунная…
Лишь временами наплывали косматые тучи, скрывали луну и звезды, но ветер гнал тучи дальше, и снова ярко сияли на небе звезды и лунный свет заливал развороченные Дорожки, где сидели Страшников и Кошелев.
Они курили раздумчиво, и случайный прохожий мог бы услышать с дороги их разговор.
Страшников и Кошелев говорили сейчас о звездах…
Граждане!
Они говорили о звездах!
Елизар Мальцев
БЕЛЫЙ ОМУТ
(Последнее свидание)
Повесть
I
Почти каждую субботу под вечер, выпросив увольнительную, Каргаполов и Векшин торопились на паром, чтобы еще засветло перебраться на другой берег, в Белый Омут. Но сегодня их дольше обычного задержали на полигоне, и, пока они наспех скребли безопаской щеки, пришивали подворотнички к гимнастеркам, драили до блеска сапоги, стало уже смеркаться.