— Ну и что? — Векшин выпрямился, криво усмехнулся: — Боишься этих лопухов? Да мы их, этих чубариков, живо раскидаем, пусть только сунутся!.. Вон ты какой битюг!
— Больно мне нужно кого-то раскидывать. — Иван вздохнул. — Не в том дело… Не понимаю — чего ты перед ними выпендриваешься?
— Хватит, не читай мораль! Мне наш майор со своей моралью вот где сидит! — Андрей рубанул ребром ладони по шее и рассмеялся. — Сбрасывай ремень, рассупонивайся… Тут мы вольные казаки!
Он расстегнул крючки воротника, сцепил ремень металлической пряжкой, надел, как портупею, через голову. Иван только одернул гимнастерку, торчавшую неуклюжими раструбами из-под широкого ремня.
— Слышь, Вань… Давно собираюсь тебя спросить, только ты не обижайся. — Векшин помолчал, медленно выдохнул дым. — Имел ты дело с Катей?
— Какое дело? О чем ты? — вспыхнул Иван, и в голосе его послышались и раздражение, и скрытая угроза. — Я совсем не за этим к Кате хожу… Просто она душевный человек, и мне с ней интересно…
— Телок ты, Иван, ей-богу! — Векшин рассмеялся. — Не может быть, чтобы ты рассуждал о культурной революции в Китае и хлебал парное молочко и ни разу не прижал ее. Неужели ты не понимаешь, что ей до лампочки политика и философия? Она ждет не дождется, когда ты ей руку и сердце предложишь! У нее ведь одно на уме — как бы свить свое гнездышко и вывести еще одного птенчика!
— Какого птенчика! — начиная уже злиться, сказал Иван, чувствуя, как его снова начинает мутить тревога. — Ты это нарочно придумал и подначиваешь или что-то на самом деле слышал?! Только честно!.. Или ты считаешь, что я могу, как ты с Дашей, — вскружил женщине голову, потрепался и бросил… Хамло ты несчастное!
— Насчет Дашки ты не в курсе, — как бы уже сожалея о начатом разговоре, обиженно протянул Андрей. — Там сложилась опасная ситуация! Если бы я вовремя не подорвал когти, то Дашка охмурила бы меня по всем правилам… И тогда — прости-прощай вольная жизнь, надел бы я семейный хомут.
— Не изображай, не темни! — Иван досадливо отмахнулся, дивясь тому, как быстро гаснет в нем раздражение. — Ты волочился за Дашей от скуки, а она от скуки за тебя держалась — вот и вся ситуация!.. Появилась Тося, и ты забыл сразу о Даше!
— Смешно! — Векшин хмыкнул. — Я к ней ходил, а ты выводы делаешь!.. Она баба хитрая, у нее была своя тактика и стратегия, если хочешь знать… Не успеешь, бывало, на крыльце показаться, а она уж тут как тут — пышет жаром, как русская печка, глазищи — во! Как фары горят, прямо в дрожь тебя бросает. Ну а в горенке все как положено — на столе пол-литра, закусон, а в углу белоснежная кровать с пуховиками…
— Кончай треп, Андрей! — Иван присел на корточки у края берега, плеснул пригоршню воды в лицо. — Прямо тошнит… Я только хотел тебя предупредить — если ты и с Тосей так поступишь, то я тебе этого не прощу!
— А ты-то тут при чем? — обидчиво вскинулся Векшин. — Подумаешь мне — начальство!
— Ты слышал, что я сказал, — упрямо и властно повторил Иван. — Если ты Тосе тоже наплюешь в душу, считай тогда, что мы никогда не знали друг друга и вообще… я тебе шею сверну, вот что!
— Это ты можешь! — не оставляя обиженной интонации, но вместе с тем и как бы идя на примирение, ответил Андрей. — Я Тоське в любви не признавался и ничего не обещал, так что оставь свою силу при себе и не отвинчивай мне голову, она мне еще пригодится. Да и разве я не понимаю, кто такая Дашка и кто такая Тоська? Эта же идет по улице и не видит, что у нее грязь под ногами! Разгонит в клубе чужую скуку, а думает, что стирает грань между городом и деревней… Напутали мы с тобой, Иван, когда с ними знакомились, не так прикрепились, но теперь все равно — получим звездочки на погоны — и привет, служим трудовому народу!
«Может, он и прав и я напрасно психую! — подумал Иван. — Какое мне дело до Векшина! Скоро нас разошлют по разным частям, и у каждого начнется своя жизнь!»
Заложив руки за спину, он неторопливо прохаживался вдоль берега и с грустью и сожалением размышлял о том, что, встретившись с Катей, наверное, уже не сможет быть с нею прежним, вести себя естественно и просто. Еще сегодня утром, отправляясь на тренировочные прыжки с самолета, он с отрадой вспоминал о ней, украдкой гасил улыбку на губах, точно скрывал от всех недоступную другим радость. Сгорбившись на металлической скамеечке в самолете, не чувствуя тяжести заплечного мешка с парашютом, полузакрыв глаза, он представлял себе, как они с Андреем вечером отправятся в Белый Омут, будут идти через бор и луг, стоять на пароме, глядя на волнистый след за кормой, на тонущее за излучиной реки солнце. Потом они станут подниматься по заросшему травой овражку, откроют калитку в сад и, пригибаясь под ветками яблонь, неслышно проберутся к дому. Но, едва уловив шорохи в саду, Катя выбежит на крылечко и крикнет притворно и строго в синеющий сумрак: «Кого это тут нелегкая носит?» И, не выдержав, засмеется, и от этого смеха на душе Ивана станет вдруг покойно и светло. Андрей и Тося скоро уйдут в клуб, Тосе продавать билеты на очередной сеанс, а Иван с Катей поставят самовар, заварят смородиновый лист, накроют на веранде стол, будут чаевничать и тихо, вполголоса разговаривать… Иван позабыл о привычном чувстве тревоги, всегда подступавшем к нему в эти минуты перед прыжком, иногда оно перерастало в холодок страха, и нужно было сделать над собой усилие, чтобы побороть его.