– Вы в самом деле не против? – сказал старый священник, тронутый и польщенный.– Не могу не признать, что это весьма соблазнительно.
Он взглянул на мадам Коттен, которая улыбнулась ему в знак согласия.
– Так оно и есть! Да! И потом, мы так много прошли пешком.
Она осушила бокал вина и налила себе еще один.
– Это пойдет вам на пользу. Вода не напиток для мужчины!
Он все еще был полон смущения и сомнений.
– Я действительно этого хочу, – сказала молодая женщина.– Пожалуйста.
И юноша отнял рот от набухшего соска, чтобы сказать:
– Пожалуйста, соглашайтесь. Честное слово, для меня этого слишком много.
Священнику не потребовалось дальнейших приглашений, и вскоре он, донельзя довольный, усердно сосал другую грудь. Молодая женщина откинулась на спинку стула, не менее довольная и успокоенная, и стала гладить густые кудрявые волосы своего возлюбленного и жиденький пушок на голове у священника. Она заметила, что макушка у него загорела на солнце. Поверх их голов она улыбалась тем, кто сидел за соседним столом, – пекарю, его жене и двоим ребятишкам. Они потягивали воду из стаканов. Пекарь долгие годы копил деньги на эту поездку, но все же не мог позволить себе ничего из ряда вон выходящего. Тем не менее он улыбнулся в ответ обуреваемому жаждой квартету.
– Я их не осуждаю, а вы? – обратился он к жене и детям.– Если вы в состоянии позволить себе это, почему не наслаждаться, пока можете?
Зависть, снедавшая его жену, поугасла благодаря аромату жареной утки, блюдо с которой как раз в это мгновение поставили перед ней, и она сдержала едкое замечание, готовое было сорваться у нее с языка, заметив просто:
– Что ж, это прекрасно, когда все вокруг веселы и довольны.
И в самом деле, во всем просторном обеденном зале нельзя было увидеть ни одного печального лица. Казалось, что все одновременно решили, что этот вечер должен возместить им уныние предыдущих обедов. У официантов праздничное настроение выражалось по-своему: они сновали между столов, слегка подпрыгивая в такт музыке и делая вид, что жонглируют подносами. Даже дородный шеф-повар оставил свои печи, чтобы пойти взглянуть, в чем причина всеобщего веселья. Его шумно приветствовали, и он ухмылялся в ответ, утирая пот, струившийся по его круглому лицу. Мадам Коттен встала, прошла через весь зал и вручила ему свой пустой бокач. Она указала ему на друзей, полностью поглощенных своим занятием, и потянула его за рукав, Смущенный и упирающийся, он все же позволил протащить себя через зал, ухмыляясь так широко, что видна была брешь в том месте, где у него отсутствовал зуб. Пока мадам Коттен тянула его к своему столу, все подбадривали его, крича и топая ногами. Женщина с обнаженной грудью улыбнулась и кивнула застенчиво ухмыляющемуся великану, после чего нежно отстранила любовника от своего соска – священник же продолжал умиротворенно сосать, даже не замечая, какие забавные вещи происходят с ним рядом. Молодой человек, вокруг губ которого осталось белое кольцо, улыбкой выразил свое полное согласие, и шеф-повар, ссутулившись, осторожно захватил набухший сосок между большим и указательным пальцами и стал сцеживать из него молоко, подставив бокал. Когда тот наполнился, он торжественно его поднял и одним большим глотком выпил сладкую жидкость. Под благодарственные замечания по поводу его поваренного искусства он, ухмыляясь, прошествовал обратно на кухню, и вращающаяся дверь запахнулась за ним.
Внимание постояльцев привлек праздничный гомон за большим столом на семью из восьми человек, превзошедший даже шум за столом молодых влюбленных. Там в рекордное время опустошались двухквартовые бутыли шампанского; бились бокалы; хрипло провозглашались пьяные тосты; немузыкальные, но очень воодушевленные голоса орали цыганские песни. Прошла молва, что глава семьи, престарелый голландец, почти слепой, взобрался на гору за отелем и вернулся с горной паучьей травкой, названной так из-за того, что растет лишь на высокогорье, в скальных трещинах, доступных одним паукам. Старик увлекся ботаникой уже на склоне лет, и сегодняшняя находка была воплощением его самой заветной мечты.
Услышав об этом, мадам Коттен и молодой человек шепотом обменялись несколькими словами и подозвали официанта. Тот подскочил к их столу, весь внимание, а потом столь же проворно бросился к столу голландцев с их приглашением. Едва он успел его изложить, как те сразу же вскочили со стульев и поспешили через зал, чтобы воспользоваться любезным предложением. Когда же они осушили свои бокалы или утолили жажду прямо из ее груди, к очереди присоединились и другие улыбающиеся, веселые постояльцы. Оркестранты тоже потребовали дать им освежиться. И даже Фогель, ни на миг не утратив высокомерного и скучающего выражения, как бы говорящего: что ж, раз уж я здесь, придется присоединиться к вашему стаду, – подошел и немного пососал из груди. Вернувшись к сестре, он с саркастической усмешкой вытер молоко с губ.
Солнце, неожиданно снизившись, как бы намазало маслом деревья, видневшиеся за французскими окнами, и все посерьезнели. Священник, насытившись, оторвался от соска и поблагодарил ее; теперь сердце у него сжималось от боли при воспоминании о матери, при мысли о своей вине перед ней, живущей так далеко, в родной Польше, – и в такой бедности и одиночестве. Он печалился также и тем, что нарушил обет воздержания. Ему надо было приготовиться к поминальной службе по тем, кто погиб при наводнении и пожаре. Он намного больше был расположен вздремнуть, но долг требовал исполнения. Поднявшись, он огляделся в поисках пастора: им предстояло разделить обязанности. Молодая женщина застегнула платье.
Она чувствовала, как под столом ее касается ладонь любовника. Они выпили слишком много, и у нее кружилась голова. Ее любовнику и мадам Коттен пришлось поддерживать ее, когда они медленно выходили из обеденного зала. Она возражала, говоря, что прекрасно доберется сама, а мадам Коттен пусть идет по лестнице первой – ведь ей надо одеться для похорон. Но мадам Коттен сказала, что не пойдет. Она не сможет этого видеть.
В спальне мадам Коттен раздела молодую женщину и осторожно уложила ее на постель. Любовник ухитрился ввести в нее член, еще когда они с трудом ковыляли по лестнице, и теперь мадам Коттен оставила на ней корсет и чулки, чтобы не прерывать их соития. Молодая женщина смутно различала пение плакальщиков, отправлявшихся на кладбище, и мирно лежала, наслаждаясь лаской. Глаза у нее были закрыты, но она почувствовала, как он взял ее руку и, направляя ее, слегка втиснул ее пальцы во влагалище рядом со своим членом. Помимо нежных прикосновений ногтя молодой женщины он ощутил жесткость обручального кольца мадам Коттен. «Оно всегда помогало мне. С ним – хоть в игольное ушко», – шепнула мадам Коттен, и молодая женщина пробормотала, что хорошо ее понимает: ее собственное обручальное кольцо часто выручало ее в горе, и она до сих пор не любит снимать его с пальца.