Без труда отыскивает ее следы в сонме безразличных ему отпечатков, дает немного вправо и идет параллельно миниатюрным следам, стараясь случайно не повредить их своей огромной ногой, не разрушить, не стереть своими огромными башмаками. Следы показываются из-за угла, того самого, свернув за который, он выйдет на финишную прямую, минует два желтых дома, один серый и упрется в пятиэтажное жилое здание, где она проживает вместе с мамой и бабушкой. Кое-где следы уничтожены посторонними, варварскими ногами, грубыми следами грязных ног, добравшись до которых, он с превеликим удовольствием содрал бы кожу с их владельцев. Ему нравилось ощущать свою близость с ней через эти следы, душа его по-звериному выла и клокотала внутри, хотелось приклонить колени перед ее следами и припасть к ним губами.
Следы вышли из подъезда и убежали от него прочь в направлении детского сада.
Занятый послеобеденным сном двор, свободный от людских ног и голосов. Мужчина очистил кусочек лавки от снега, сел и уставился на неглубокие, не ясные следы на снегу, оставленные маленькими детскими сапожками, ее сапожками.
Обладательница толстых икр оставляла в лесу огромные следы за собой, целые кратеры, он старался ступать непременно след в след и слегка вести носок, смазывая собственный отпечаток, надеясь тем самым спрятать от пытливого глаза собственное прибывание у реки. Не единожды порывался он проведать обладательницу жирных икр, вооружившись ее старой корзинкой, нацепив ее красную кепочку, прикинувшись законопослушным грибником, пройти той тропой, поглазеть на то место со стороны, вдруг что не заметил, упустил, обронил, но каждый раз убеждал себя в безрассудности данной затеи, удовлетворяя своего внутреннего демона простым онанизмом, стоя напротив зеркала с красной кепкой водруженной на голову.
С подъезда вышла бабка с мелкой собачонкой и, заметив незнакомое лицо во дворе, на своей лавке, долго приглядывалась к мужчине, держа холодную ручку двери одной рукой и короткий поводок другой, на котором, трясясь всем своим хлипким и тщедушным тельцем, скулила и облизывалась беспородная сука. Мужчина безобидно спрятал лицо в безопасной глубине двора, отвернувшись от любопытной старухи. Прошла мимо, не сводя глаз с незнакомца, ведомая пищеварительной системой своей собачонки.
Поглядывал на часы, ожидая конца сонного часа, и на следы, ревностно следя за тем, чтобы никто не нарушил их целостность. Замерз. Вернулся в фургон, включил печку, завел автомобиль и направился к детскому саду. Закурил, не снимая перчаток. Из головы не выходила ее дневная прогулка, и так каждый день: беготня, снежки, валяние в снегу, а затем воспитательница Элеонора Николаевна загоняет всех в помещение на семь минут раньше срока! Раньше такого не было, раньше она себе такого не позволяла! Он с ненавистью вдавил окурок в пепельницу и с силой ударил по крышке, чтобы она закрылась. Откинув спинку чуть назад и запрокинув голову, заметил, что пошел снег. Крупные, но легкие снежинки появлялись из ниоткуда и приставали к лобовому стеклу, дворникам и облепили тонким слоем весь фургон, как и все вокруг него. Не счищал снежинки, ожидая в тишине и бездействии, пока они полностью скроют его фургон и вместе с ним и его самого от внешнего мира.
Не смахивает, а словно бы сталкивает в пропасть, покоящийся на могильном кресте свежевыпавший снег. Тонкие пласты скользят по древесине, ломаясь, перевертываясь в воздухе, летят, дразня глаз солнечными бликами, к земле и разбиваются о мрамор и смешиваются с тихим, мирным снегом, лежащим у плиты. Протирает варежкой крест от снега, платком - глаза от слез, и кривит губы в немой молитве, и мороз щиплет красные, оледенелые щеки ее. Рядом мальчик лет шести совсем замерз и сильно устал, вот-вот не сдержится и законючит, и захнычет. Мать не обращает на него никакого внимания, стоит на коленях у могилы, одной рукой вцепившись в крест, второй не отнимая платок от лица. Страдальческая маска лица ее словно бы раскалывается на миг, рассыпается, и губы, разжавшись наконец, извергают изо рта со всхлипом и слюной: «Варенька». И слезы на лицо обильнее хлещут, но почти мгновенно к ней возвращается каменная немота, и бессмысленный, отупелый взгляд устремляется куда-то в даль. Замолчала: ни тихих всхлипов, ни горьких рыданий не издает женщина у могилы, стоит на коленях у маленького деревянного креста, высотой не превышающего среднего размера пса, ну или четырехлетнюю девочку. Солнце светит ярко, яростно, но не греет. Дует легкий ветер, но и его сил хватает на то, чтобы продувать тонкое серое пальтишко мальчика. Он не сводит глаз с матери, застывшей словно статуя, прислонившейся лбом к холодному кресту и бубнящей что-то себе под нос. Устав переминаться с ноги на ногу, тихонько прохрустел снежком в сторону матери, остановился шагах в двух и, не поднимая глаз, тихонько позвал ее. Тишина и ослепляющий солнечный свет от снежных насыпей. Еще шажок, еще хруст снега под валенками. Вновь позвал и, не дождавшись ответа, подергал ее за кончик черного головного платка. Голова матери дернулась и, обернувшись на сына, она пристально поглядела него пустыми глазами, словно не узнав, словно припоминая кто перед ней. «А, Андрюша», - опомнилась женщина, убрала, скомкав, в карман пальто носовой платок, обхватила голову сына обеими руками и поцеловала в лоб, - «дорогой мой, а ты почему не плачешь?». Отвела голову ребенка на свет и взглянула в глаза сына, изучая, ища ответ на свой, как ей казалось, естественный вопрос. В глазах ребенка читался испуг. «Почему не плачешь, Андрей, сестренки больше нет, почему не плачешь, проказник?» Прижала мальчика к своей огромной холодной груди и снова отняла, повернула лицо чуть в сторону: «Плачь, надо плакать. Мы с Варей плакали бы, если бы ты умер». Глаза маленькие, серенькие, испуганные как у мелкой дворняжки, влажные, но без слез. На мать смотрит и молчит. «Ну что же ты не плачешь, Андрюша, хочешь, чтобы Варенька увидела тебя с небес и разозлилась, хочешь расстроить ее, мало она здесь натерпелась, так ты ее еще и там расстроить хочешь? Плачь, кому говорят!» Руки ее с силой стали сжимать лицо ребенка. Выдавить, выжать старалась слезы из глаз сына. Мальчик скривился от боли и попытался вырваться из маминых рук. Вскрикнул, оттолкнул ее руки, оступился и сел в сугроб. Женщина смотрит на сына растерянно и удивленно, затем встает, отряхивает колени, поправляет пальто и говорит: «Что расселся, бестолочь неблагодарная? Пошли домой».