"Дерзость"! Какой удобный предлог в устах тирана!
Когда несчастного раба незаслуженно изобьют плетью, всегда остается возможность сослаться на неповиновение и дерзость. Это обвинение в глазах хозяина послужит оправданием любых издевательств и унижений, которым будет подвергнут беззащитный раб. Малейшее слово, даже взгляд, любой поступок, дающий возможность предположить, что раб отдает себе отчет в совершаемой по отношению к нему несправедливости, носят название "дерзости" и жестоко караются.
Вторично я был избит плетью. Ударить свободного человека - значит нанести ему тягчайшее оскорбление. Но и раб, на какую бы низкую ступень ни поставили его угнетатели, воспринимает такое оскорбление с мучительной остротой. К тому же нелишним будет прибавить, что каждый удар плетеного кожаного ремня, нанесенный сильной рукой, причиняет жгучую боль, особенно тогда, когда лопается кожа и брызжет кровь.
Этот случаи кое-чему научил меня. Я знал теперь, что раб лишен даже права пожаловаться и единственный способ для него избежать повторения экзекуции - это молча претерпеть первое избиение. Отныне я старался не забывать полученного мною урока и усвоить себе хоть некоторое подобие лицемерной покорности, столь необходимой в моем жалком положении.
Покорность - подлинная или напускная (хозяина мало заботит такой пустяк, как искренность раба) - в глазах хозяина наивысшее достоинство невольника. Покорным считается раб, готовый беспрекословно снести любые унижения. Покорный раб на самое гнусное и незаслуженное обвинение отвечает мягким голосом, с улыбкой на лице. Даже удары и пинки он принимает, как милость, и целует ногу, попирающую его. Вот таким, по мысли хозяина и его ставленников, должен быть раб.
Такая покорность, однако, должен признаться, относилась к разряду добродетелей, которыми природа слишком скупо меня одарила. Мне не так-то легко поэтому было отделаться от чувств, свойственных любому человеку. Ведь дело шло о том, чтобы отказаться от дарованной мне, как человеческому существу, способности ходить выпрямившись, с поднятой головой, и научиться ползать подобно самому презренному пресмыкающемуся.
Трудно научиться этому, но американский надсмотрщик - великолепный учитель. Если мне понадобилось довольно много времени на приобретение этих свойств, то в этом меньше всего был повинен мистер Стаббс.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Тяжело было бы мне и, возможно, скучно было бы читателю, если б я решился продлить подробное описание страданий и горестей, которые, цепляясь одно за другое, составляли однообразную, бесцветную ткань моей жизни в тот период. Эпизоды, описанные мною в предыдущих главах, могут служить образцом тех радостен, которые выпали мне на долю. Обо всем этом можно рассказать в немногих, скупых словах. Этот отрезок моей жизни почти полностью совпадает с жизнью многих тысяч человеческих существ в Америке. Меня перегружали работой, плохо кормили, избивали по всякому поводу. Мистер Стаббс - ведь труден только первый шаг - после удачного начала, не давая мне оправиться от одного избиения, уже подвергал новому. На моем теле до сих пор сохранились знаки, которые мне, вероятно, суждено унести с собой в могилу. Все это-де мне на пользу, как он имел обыкновение говорить. И, пересыпая свою речь ругательствами, он добавлял:
- Я не успокоюсь и не перестану пороть тебя, пока не выбью из тебя кнутом спесь!
Настоящее становилось для меня нестерпимым… А на что я мог надеяться в будущем? Я жаждал смерти, и мне трудно сейчас отдать себе отчет, до какой крайности я мог тогда дойти, если б не наступила перемена, которая в любую минуту может произойти с рабом без всякого его участия. На этот раз перемена принесла мне хоть некоторое временное облегчение.
Неожиданно умер какой-то богатый родственник полковника Мура, и полковник оказался наследником обширных владений в Южной Каролине. Но оставленное умершим завещание содержало кое-какие спорные пункты, которые могли послужить поводом для судебного процесса. При создавшемся положении личное присутствие полковника становилось необходимым. Он уехал в Чарльстон в сопровождении нескольких слуг. Двое из числа домашних слуг незадолго до этого умерли. Неделю спустя после отъезда полковника миссис Мур прислала за мной: я должен был, по ее желанию, занять место одного из недостающих слуг.
Я был счастлив этой перемене. Я знал миссис Мур как добрую женщину, не способную обругать или избить слугу, даже если он был рабом, за исключением разве тех случаев, когда она находилась в дурном расположении духа, что случалось не чаще одного или двух раз в неделю. Бывало, правда, в периоды большой жары, что такие приступы "дурного настроения" затягивались на целую неделю.
Возлагал я кое-какие надежды и на то, что моя преданность ее любимому сыну Джемсу расположит миссис Мур в мою пользу. Я не ошибся. Контраст между тиранией мистера Стаббса и моим новым положением был так разителен, что я чувствовал себя почти счастливым. Ко мне вернулись веселье и прежняя беззаботность. О будущем я старался не думать.
Я полностью наслаждался временным улучшением моей жизни и перестал постоянно вспоминать о тягостях, связанных с моим происхождением.
Как раз в это время в усадьбу вернулась старшая дочь полковника Мура, мисс Каролина, которая провела несколько лет в Балтиморе у тетки, занимавшейся там ее воспитанием. Дочь полковника не отличалась ни красотой, ни привлекательностью, зато горничная ее, Касси, которая в годы нашего детства была подругой моих игр, сейчас, после долгого отсутствия, успела превратиться в настоящую женщину. Природа щедро одарила ее тем обаянием, которого была лишена ее госпожа.
От слуг в доме я узнал, что Касси была дочерью родного брата полковника Мура и рабыни, которая в течение года или двух занимала в соседнем поместье такое же положение, как моя мать на плантации полковника Мура. Женщина эта давно умерла, и Касси очень рано осталась сиротой. Мать ее, как говорили, была поразительно хороша собой и в свое время чуть было не стала соперницей моей покойной матери, так как полковник, увидев ее, настойчиво стремился купить ее у брата.
Касси по внешности была вполне достойна своей матери. Она была невысока ростом, но обладала врожденной грацией и изяществом. Живость ее движений и гибкость могли служить образцом, достигнуть которого не было дано ее ленивой госпоже, вечно возлежавшей на диване. Смуглый цвет лица Касси и нежный румянец делали ее во много раз привлекательнее болезненно бледных красавиц Нижней Виргинии, а глаза ее были выразительны и прекрасны.
В те годы моей жизни, о которых я сейчас рассказываю, я, как и подобало уроженцу Виргинии, еще гордился светлой окраской моей кожи. А между тем я ведь уже по печальному опыту мог убедиться, что, будь он черный или белый, раб всегда остается рабом, и господин, не считаясь с оттенком кожи раба, с исключительным беспристрастием награждает его ударами плети. И все же я, точно так же как и моя покойная мать, считал, что принадлежу к привилегированной расе, и ставил себя выше любого другого, который был хоть сколько-нибудь более смуглым, чем я. Это нелепое тщеславие мешало мне сблизиться с остальными слугами, женщинами и мужчинами, наполнявшими дом. Само собой разумеется, что мое поведение порождало недоброжелательство с их стороны. Мне нередко приходилось испытывать из себе неприятные последствия таких отношений, но ничто, кажется, не способно было излечить меня от привитого с детства предрассудка.
У Касси примесь африканской крови была несколько больше, чем у меня, но хотя обычно этот вопрос и казался мне таким важным, он терял свое значение по мере того, как я ближе узнавал Касси, и в конце концов он вовсе перестал интересовать меня. Мы часто бывали вместе, и красота, живость и постоянная веселость Касси с каждым днем производили на меня все более сильное впечатление. Я полюбил ее раньше, чем сам отдал себе отчет в том, что это любовь. Вскоре я понял, что она платит мне взаимностью.
Как истинное дитя природы, Касси не умела прибегать к изощрениям и хитростям, которыми так ловко пользуются не только дамы высшего общества, но и их субретки. Касси чужды были кокетство и сложные приемы, при помощи которых женщина держит влюбленного на должном расстоянии. Мы любили друг друга, и очень скоро между нами встал вопрос о браке. Касси поговорила со своей госпожой, и ответ получился благоприятный. Миссис Мур выслушала меня с неменьшей благосклонностью. Женщины всегда испытывают особое удовольствие, устраивая браки, и как ни ничтожно положение влюбленных, они готовы покровительствовать им.