Паромщик удивился, увидев одинокую путешественницу, да еще в такой ранний час.
Но поглядев на нее и немного подумав, он пришел к заключению, что ему представляется возможность честным путем заработать немного денег. Пробормотав довольно невнятно, что еще очень рано, а паром начинает ходить только после восхода солнца, он неожиданно предложил перевезти ее за полдоллара на лодке. Она не задумываясь согласилась.
Они уселись в лодку, и паромщик взялся за весло. Касси сидела, не решаясь ни о чем спросить, чтобы каким-нибудь неосторожным словом не выдать себя. Видя, что ей не хочется говорить, паромщик не стал беспокоить ее расспросами.
Переехав на ту сторону реки, Касси поднялась на берег и прошла еще две мили. Когда окончательно рассвело, она снова укрылась в кустах.
Ночью она опять двинулась дальше, хотя совсем ослабела от голода. Башмаки ее порвались, ноги распухли и страшно болели. Вероятно, она шла не по большой дороге, а по какой-то проселочной, вившейся по заброшенным, пустынным полям. Дорога казалась безлюдной; за всю ночь ей навстречу не попалось ни одного человека; не видно было и никакого жилья.
Напрягая последние силы, она все же продолжала тащиться вперед, хотя мужество покинуло ее и она совсем пала духом и обессилела.
Начинало светать, но несчастная женщина уже не попыталась спрятаться, как делала это в предыдущие дни. Она продолжала итти, в надежде наткнуться на какое-нибудь человеческое жилье. Она была так измучена, что готовилась уже рискнуть своей свободой и даже тем, что ее отправят обратно в Спринг-Медоу и она вынуждена будет покориться тому ужасному, что заставило ее бежать… Все сейчас казалось ей лучше, чем умереть от голода и усталости.
Печально, что самые благородные душевные порывы так часто вынуждены бывают подчиниться низменным потребностям нашей человеческой природы. Жалкий страх смерти - страх, которым так умело пользуются тираны, - заставляет подчас человека с божественных высот героизма опускаться до унизительной покорности раба…
Касси прошла еще немного вперед, как вдруг заметила у края дороги небольшой и очень неказистый домик. Это была невысокая бревенчатая постройка, почерневшая от времени и кое-где грозившая разрушением. В трех маленьких оконцах похватало доброй половины стекол, и отверстия были заткнуты старыми шляпами, тряпками и обломками досок. Дверь, казалось, вот-вот сорвется с петель. Двор не был огорожен, если не считать изгородью густую поросль сорных трав, охвативших его со всех сторон. Все в целом создавало впечатление запущенности и неряшливости.
Касси постучалась, и женский грубый голос предложил ей войти.
Все помещение состояло из одной комнаты без сеней. Войдя, Касси увидела перед собой женщину средних лет, босую и грязно одетую. Нечесаные волосы прядями свисали вокруг обожженного солнцем худого лица. Она накрывала на стол и, повидимому, была занята приготовлением к завтраку. Стол еле держался на своих расшатанных ножках. Одна стена этой комнаты была почти целиком занята огромным очагом, в котором тлел огонь и на горячей золе пеклись маисовые лепешки. У противоположной стены стояла низкая кровать, на которой спал какой-то человек, должно быть хозяин дома. Он спал так крепко, что его не в силах были разбудить даже визг и крик полудюжины ребят, неумытых, нечесаных, полуголых. Они дрались между собой и толкали друг друга, но при виде незнакомки сразу притихли и скрылись за спиной своей матери.
Женщина указала Касси на какое-то подобие грубо отесанной табуретки или скамьи и предложила ей присесть. Касси села, и хозяйка вперила в нее пронизывающий взгляд, явно испытывая острое любопытство и желая узнать, кто ее неожиданная гостья и что ей надо.
Несколько придя в себя и собравшись с мыслями, Касси рассказала хозяйке, что направляется из Ричмонда в Балтимору, чтобы проведать больную сестру. Она женщина бедная, близких у нее нет, и она вынуждена была отправиться пешком. Она заблудилась и всю ночь брела наугад, не зная, где находится. Она падает с ног от усталости и голода, - ей нужно поесть, отдохнуть и получить указания, которые дали бы ей возможность продолжать свои путь. При этом Касси вытащила кошелек, давая этим хозяйке понять, что у нее хватит денег, чтобы заплатить за все.
Хозяйка, несмотря на свой неприветливый вид, была явно тронута этим повествованием. Она сказала Касси, чтобы та оставила свои деньги при себе, - здесь не таверна, и у нее хватит средств, чтобы накормить бедную женщину, не беря за это платы.
Касси была так слаба, что у нее не было сил разговаривать. Да и кроме того, она трепетала при мысли, что выдаст себя каким-нибудь неосторожным словом. Но, увы, лед был сломан, и противостоять любопытству хозяйки было уже немыслимо. Она засыпала Касси градом вопросов, и каждый раз, когда Касси колебалась или выказывала хоть тень смущения, женщина впивалась в нее острым взглядом своих серых глаз, еще больше усиливая растерянность несчастной беглянки.
Когда лепешки, которые пеклись на горячей золе, поспели и закончились все приготовления к завтраку, женщина тряхнула мужа за плечо и крикнула ему, чтобы он поторопился. Это супружеское приветствие разбудило спящего. Приподнявшись, он уселся на кровати, обводя все вокруг мутным взглядом. Воспаленные веки и нездоровая бледность лица указывали на то, что вчерашний хмель еще не выветрился окончательно из его головы. Женщина, - видимо, сразу угадав, что ему нужно, - поспешно принесла бутылку виски и налила изрядную порцию этого крепкого напитка во всей его неприкосновенной чистоте. С явным удовольствием опорожнив стакан, муж протянул его жене, которая, снова наполнив стакан до половины, с жадностью выпила все до дна. Затем, повернувшись к Касси и заметив, что по утрам ни на что не бываешь пригоден, пока не хлебнешь спиртного, она предложила гостье последовать ее примеру и, казалось, была немало удивлена отказом.
Муж принялся неторопливо одеваться и успел наполовину облачиться, раньше чем удосужился заметить, что в комнате находится посторонняя женщина. Удостоив ее, наконец, внимания, он поздоровался. Жена поспешно отвела его в сторону и шопотом принялась что-то с жаром ему рассказывать. Время от времени они оглядывались на Касси, и та, понимая, что речь идет о ней, испытывала непреодолимое смущение, которого по неопытности не могла скрыть.
По окончании этого семейного совета женщина предложила Касси пододвинуться к столу и позавтракать с ними.
Завтрак состоял из горячих маисовых лепешек и холодной свинины. Касси после долгого поста это показалось вкуснее всего, что ей когда-либо приходилось есть. Она ела с жадностью, которую ей трудно было скрыть, и хозяйка явно была обеспокоена быстротой, с которой все исчезало со стола.
Когда завтрак был окончен, хозяин принялся расспрашивать незнакомку. Он задал ей несколько вопросов о Ричмонде, желая узнать, встречала ли она там таких-то и таких-то лиц, которые, по его словам, проживали в этом городе.
Касси никогда не бывала в Ричмонде и знала об этом городе только понаслышке. Ответы ее, разумеется, были малоудовлетворительными. Она краснела, опустив голову, лепетала что-то невнятное, и хозяин окончательно смутил ее, объявив, что она, несомненно, вовсе не из Ричмонда, как утверждала. Он добавил, что все ее уверения будут напрасными: лицо выдает ее. Сомневаться нечего - она беглая невольница, и больше ничего.
При этих словах кровь залила ее лицо, и она почувствовала, что теряет сознание. Напрасно она пыталась разубедить его, протестовала, молила. Ее испуг, растерянность и тревога только утвердили достойных супругов в их предположении. Они, казалось, радовались своей добыче, а ее отчаяние и ужас доставляли им особое наслаждение. Они забавлялись ею, как кошка забавляется пойманной мышью.
Хозяин заявил Касси, что если она действительно свободная женщина, то у нее нет ни малейшего основания беспокоиться. Если при ней нет необходимых бумаг, ей в крайнем случае придется посидеть в тюрьме, пока не вышлют документы из Ричмонда. Вот и все.
Это было больше, чем могла вынести несчастная Касси. Откуда ей было добыть доказательства того, что она не рабыня? А если она попадет в тюрьму, ее, вне всякого сомнения, вернут полковнику Муру, и она станет жертвой его разнузданного нрава. Надо было во что бы то ни стало избежать такого исхода, и ей представлялся для этого только один путь.