Рабы, узнав, что госпожа проявляет участие к их судьбе засыпали ее градом просьб и всевозможных жалоб. Одном необходимо было одеяло, другому - котелок, третьему -башмаки. Каждый из них просил о каком-нибудь пустяке в котором ему жестоко было отказать, но за каждой просьбой, которую она удовлетворяла, следовал десяток других, также вполне разумных и важных для просителя.
К концу года все эти, казалось бы, небольшие расходы составили довольно значительную сумму, поглотившую чуть ли не половину обычных доходов с плантации.
Наряду с этим не проходило дня, чтобы миссис Монтгомери не осаждали жалобами на чрезмерную строгость нового управляющего. Рабы постоянно приходили к ней с мольбами отменить то или иное взыскание, наложенное управляющим. Но те случаи, когда его распоряжения были отменены хозяйкой, еще больше озлобляли носителя власти. Дождь жалоб все усиливался. Разобраться в том, кто прав и кто виноват, миссис Монтгомери была не в силах. Управляющий утверждал одно, рабы говорили другое.
Миссис Монтгомери уволила второго управляющего. Третий сам отказался: такая мягкость, по его словам, была ему противна. Четвертый, наконец, предоставил рабам делать все, что им вздумается. Подневольный труд сам по себе не приносил никакой радости, и рабы, предоставленные самим себе, почти совсем забросили работу. С тех пор как плантация перешла в руки миссис Монтгомери, урожай с каждым годом неизменно уменьшался; в этом последнем году урожая почти вовсе не было.
Друзья миссис Монтгомери сочли своим долгом вмешаться. Ее любимый брат, с мнением которого она привыкла считаться, уже и раньше предостерегал ее от опасностей, грозивших ей на том пути, по которому она пошла. Сейчас он счел необходимым заговорить с ней более решительно и заявил ей, что все нелепые новшества, на которые она пустилась во имя воображаемого благополучия и счастья ее рабов, неизбежно доведут ее до разорения. Почему, собственно, она считает себя обязанной быть более гуманной, чем все ее соседи? И что может быть глупее, чем обречь себя и своих детей на нищету во имя каких то, как он выразился, сентиментальных и неосуществимых идеалов?
Миссис Монтгомери горячо защищалась. Она ссылалась на свой долг по отношению к несчастным, которых бог отдал под ее защиту. Она решилась даже намекнуть на то, что грешно жить в богатстве и роскоши за счет подневольного труда, и в проникновенных словах выразила свое возмущение грубостью управляющих и избиениями, которым они подвергают рабов.
Брат возразил, что все это очень мило, очень великодушно и вполне соответствует правилам человеколюбия и тому подобным прекрасным вещам. Он лично (пока все это остается в пределах красивых слов) ничего не может возразить против сказанного его сестрицей. Но… несмотря ни на что, ни маиса, ни табака такими методами вырастить нельзя. Говорить она может, разумеется, все, что ей угодно, но если она желает жить на доходы с плантации, то должна управлять ею так, как управляют другие. Все ее друзья, знающие толк в этих делах, скажут ей одно и то же: если она хочет получать урожай, нужно нанять дельного управляющего, дать ему в руки плетку и предоставить полную свободу действий. Если она решится пойти таким путем, то останется хозяйкой своей плантации; если же она будет упорствовать в своих заблуждениях, то превратится в рабу своих рабов. Вся ее филантропия приведет ее к необходимости продать рабов, чтобы покрыть свои долги, и обречет ее на полную нищету.
Все эти красноречивые доводы произвели на миссис Монтгомери сильное впечатление. Она не могла отрицать, что плантация почти перестала приносить доход, с тех пор как перешла в ее владение, и чувствовала, что, несмотря на все ее усилия помочь рабам, они остаются недовольны ею, хуже работают и плохо повинуются. И все же она не была склонна уступить.
Она продолжала твердить, что ее взгляды на взаимоотношения между хозяевами и рабами продиктованы чувством справедливости и гуманности и что это должно быть ясно для каждого, в ком живы совесть и нравственное чувство. Она настаивала на том, что система, которую она пыталась применить, правильна и что ей нужен только разумный управляющий, способный провести эту систему в жизнь.
Возможно, что в ее словах была какая-то доля правды. Если б ей удалось встретить такого человека, как майор Торнтон, и поручить ему управлять ее плантацией, она, быть может, и добилась бы успеха. Но таких людей и вообще-то мало, а в рабовладельческих штатах они и подавно встречаются очень редко. Обычно американские управляющие - люди исключительно невежественные, несговорчивые, тупые и упрямые. Что могла сделать вынужденная прибегать к их помощи женщина, против которой, во всеоружии своих предрассудков, стеной вставали все ее соседи и родные?
Обстоятельства день ото дня ухудшались. Наличные деньги, оставленные ей мужем, иссякли, и дела ее вскоре так запутались, что она была вынуждена обратиться за помощью к брату. Но брат ее категорически отказался от какого-либо вмешательства, если она не передаст ему целиком управления всем ее имуществом. После короткой и бесплодной борьбы ей пришлось согласиться на эти тяжелые условия.
Не теряя ни часу, он принялся наводить порядок на плантации. Хижины рабов, по его приказанию, были перенесены на старое место, и одновременно снова было введено в действие правило, согласно которому никто из рабов не смел являться в господский дом без вызова. Была восстановлена также прежняя норма выдачи пищи и одежды. И наконец, был приглашен новый управляющий, поставивший решительным условием, чтобы миссис Монтгомери никогда не выслушивала жалоб на него и ни в какой мере не вмешивалась в его методы управления плантацией.
Не прошло и месяца после этого возвращения к старому, как около трети рабов оказалось в бегах. Брат миссис Монтгомери объявил ей, что удивляться тут нечему: этих негодяев (как он выразился) так избаловали, что они утратили способность подчиняться дисциплине, необходимой на каждой плантации. После долгих поисков, неприятностей и ценой значительных расходов бежавшие, за исключением одного или двух человек, были пойманы, и в Поплар-Гроув при новом управлении постепенно восстановился старый порядок: работы было сверх человеческих сил, и плеть действовала беспрепятственно.
Несмотря на все принимаемые меры, слухи о чрезмерно жестоких наказаниях все же время от времени достигали ушей миссис Монтгомери, и она в порыве негодования восклицала, что предпочла бы самую жестокую нищету богатству и роскоши, которыми она обязана плети надсмотрщика.
Но сразу же после этих вспышек благородного негодования миссис Монтгомери, успокоившись, уже готова была признаться самой себе, что безумием было бы отказываться от роскоши, к которой она привыкла с детства. Она старалась не думать, забыть о несправедливостях и жестокостях, которые в душе своей осуждала, но воспрепятствовать которым не могла или, вернее, не решалась. Она покинула дом, где ее всюду преследовал призрак насилия, творившегося в связи с ее попустительством и за которое, - как бы ни пыталась она сама перед собой отрицать свою вину, - она чувствовала себя ответственной. И в то время как рабы ее изнемогали от работы под палящим солнцем каролинского лета и стонали под бичом безжалостного управляющего, госпожа их старалась заглушить воспоминания об их мучениях, развлекаясь в Саратоге или Нью-Йорке.
Часть года она все же бывала вынуждена проводить в Поплар-Гроув, и там, какие бы меры она ни принимала, ей не всегда удавалась оградить себя от тяжелых впечатлений. Ярким примером таких столкновений ее с действительностью может послужить случай, разыгравшийся при первом моем посещении дома миссис Монтгомери.
Один из ее полевых рабочих выпросил у управляющего, который, кстати сказать, был правовернейшим пресвитерианином, пропуск и разрешение отправиться на молитвенное собрание, устроенное мистером Карльтоном. Миссис Монтгомери по окончании собрания, желая послать записку кому-то из соседей, вручила ее замеченному ею рабу из Поплар-Гроув, приказав передать записку по назначению. Случилось так, что управляющий плантацией миссис Монтгомери находился по делу у того самого соседа, к которому раб был послан своей хозяйкой. Увидев его, управляющий резко спросил, как он осмелился явиться сюда, когда пропуск ему был выдан лишь на то, чтобы отправиться на собрание и прямо оттуда вернуться обратно на плантацию. Напрасно несчастный ссылался на приказание своей госпожи. Управляющий заявил, что это не имеет значения, так как миссис Монтгомери не вправе распоряжаться людьми, занятыми в поле. И чтобы факт этот лучше запечатлелся в памяти раба, управляющий тут же на месте раз десять хлестнул его плетью.