– Значит, с покойницей вы тоже знакомы были? – следователь сверкнул глазами.
– Встречались в Париже, – промямлил Еремеев.
– Да вы не волнуйтесь, любезный Ростислав Христианович! Дело о смерти княгини закрыто, хотя при новых обстоятельствах мы можем к нему вернуться вновь.
– Какие такие обстоятельства? – Еремеев чувствовал, что следователь подбирается к главному.
– Оставим это дело и вернемся к гибели Роевой. В деле фигурирует некий дневник, содержащий семейную тайну. Вероятно, он объясняет многие загадки, в том числе и смерть самого Верховского. Три покойника! Видите, как все запутано?
– Но помилуйте, я-то тут при чем? Я уж тут третий год живу, столичные новости до меня не долетают, обо всех этих ужасах я ничего, не знаю! – вскричал бледный Еремеев.
– Конечно, об ужасах, как вы изволите говорить, вы и впрямь можете быть не осведомлены. Однако полиция желает от вас узнать содержание дневника доктора!
– С чего вы взяли, что я его читал? – Глаза Еремеева с беспокойством забегали.
Сердюков на самом деле не был в этом уверен, но опыт подсказал ему, что он попал в точку. Следователь рассчитывал на эффект внезапного появления, ошеломления противника, который психологически не был готов к отпору, как и вообще к появлению полицейского следователя из Петербурга.
– Вы служили в одном полку, были знакомы со старым князем, общались с княжной, – давил следователь. – Вы знали про дневник, расскажите, что в нем?
– Все, что вы изволили сказать, ни коим образом не делает меня знатоком чужих семейных тайн, – вдруг отрезал Еремеев.
Вероятно, первый испуг прошел, он взял себя в руки и решил обороняться изо всех сил.
«Ну, голубчик, сейчас ты у меня попляшешь!» – злорадно усмехнулся про себя полицейский, видя, что собеседника не удалось взять неожиданностью и напором.
– Вот, что, Еремеев, – уже совершенно другим, холодным и жестким тоном произнес Сердюков, – я не обвиняю вас в убийствах, хотя по ходу расследования вы можете оказаться и соучастником.
Ростислав Христианович хотел было что-то возразить, но следователь не дал ему слова и продолжил:
– Однако вы можете помочь следствию, и это, разумеется, вам зачтется. Но сдается мне, что вы тертый калач и подобные посулы вас не привлекают. Тогда я предлагаю вам сделку.
– Какую сделку? – изумился хозяин.
– Вы расскажете нам о дневнике, а я за это расскажу, – он понизил голос до шепота, – никому не расскажу, что вы были полицейским осведомителем и поэтому так легко избежали тюрьмы за мошенничество. Помогали полиции, иногда, за небольшую мзду, бороться с вашим братом, злодеем и душегубом.
Сердюков с торжеством смотрел, как белый Еремеев оседает в кресле.
– Но ведь мне было обещана конфиденциальность! Вы и ваши люди не выполнили уговора! Это шантаж!
Он не мог говорить, его душило злое отчаяние.
– Нет, голубчик, – зловеще-мягким голосом протянул Сердюков. – Вам ли говорить о шантаже! Вы ведь на этом деле поднаторели, не так ли! Нет! Это не шантаж! Вы утаиваете от полиции важные сведения, так не годится. Расскажете все, разойдемся друзьями, и даю вам честное благородное слово, что больше вас не побеспокою.
Более того, я даже досье ваше из отделения прихватил. Получите и сожжете. Концы в воду.
А вот ежели не согласитесь, то назавтра не только весь Н-ск, но и вся губерния будет знать о славном прошлом несостоявшегося жениха. Вряд ли вас после эдакого позорища пустят на порог приличного дома! Публика тут проживает хоть и благонравная, но тайное сотрудничество с полицией не одобрит. Увы, все заражено гнилым либерализмом!
– Ненавижу! – завизжал Еремеев и бросился на Сердюкова.
Однако тот не спасовал, и, хоть производил. впечатление нескладного и худосочного, рука у него оказалась твердая, а реакция быстрой. После короткой потасовки Еремеев был повержен на пол с завернутыми назад руками. На шум вбежал лакей и застыл в ужасе.
– Что стоишь, дурак! Видишь, шутим мы!
Поди, водки мне принеси! Горло дерет! – И уже обращаясь к Сердюкову:
– Хватит уж, ваша взяла. Согласен.
Глава тридцать четвертая
Татьяна Аркадьевна после ужасной гибели ненаглядного племянника заперлась в четырех стенах и совершенно не показывалась на людях.
И это понятно. Общество долго судачило о самоубийстве Верховского. Много ходило разговоров и досужих размышлений, но тайна сия так и оставалась неразгаданной. Княжна постарела и осунулась, и все, кто ее видел, удивлялись. Оказывается, она дама в летах! А доселе это обстоятельство было не столь очевидным.
Княжеский дом совсем опустел. Несколько человек прислуги и сама хозяйка молчаливыми тенями передвигались по безлюдным комнатам.
Княжна никуда не выезжала, никого не принимала. И частенько прислуга не была уверена, жива ли их хозяйка в своих комнатах? Что она там делает? Да Бог ее знает, может, молится, может, плачет, а то и вовсе сидит в оцепенении и неподвижном молчании. То, что голоса ее теперь не слышно, так это и хорошо, больно он отвратительный! Так рассуждали в людской повар, горничная и лакей.
Вязкое однообразие жизни прервал резкий звонок в парадную дверь. Дворник, он же швейцар, оторопел, так давно никто сюда не заходил и не звонил. Вошли два господина благообразного вида, один в дорогом штатском платье, другой в полицейском мундире. Второго дворник признал – следователь Сердюков. Стало быть, опять о покойном хозяине говорить будут.
– Пожалуйте, господа!
На звонок вышла горничная приняла шляпы и отправилась доложить.
– Барыня ждут вас в библиотеке! – вернулась она через несколько минут.
Гости прошли в указанное помещение. Комната тонула во мраке, на полках громоздились пыльные фолианты, к которым уже давно не прикасались. Вскоре к ним вышла хозяйка. Невзрачное серенькое платьице, волосы, небрежно скрученные в пучок, на носу пенсне. Ну совершеннейшая старуха! Точно за год постарела на двадцать лет! Хотя, вероятно, она просто стала выглядеть на свои годы. Ведь ей уже было за пятьдесят!
– Чем обязана, господа? – проскрипела княжна. – Вероятно, ваш визит связан с делом о смерти моего незабвенного племянника, так, господин Сердюков ?
Она жестом пригласила их сесть.
– Так точно, сударыня. Продолжаем искать мотивы этого поступка.
– Вы полагаете, имел место злой умысел? – как-то безучастно спросила Татьяна Аркадьевна.
– Да-с, но только по отношению к другому лицу, с которым покойный был тесно связан. – Сердюков пытался поудобней устроить в кресле свое длинное нескладное тело.
– Однако прошу меня простить, я не представил вам моего товарища. Это Роев Владимир Иванович.
Второй молчаливый гость поклонился.
– Сдается мне, что мы знакомы с княжной, – проговорил он, – припомните, давно это было, встречались мы в загородном доме у Ковалевских. Ведь вы им соседи.
– Да, вероятно, но я плохо помню вас! – Княжна слегка пожала плечами.
– Может, жену мою помните, тогда она была Надей Ковалевской?
– А, так вы на ней женаты? – Татьяна Аркадьевна продолжала оставаться безучастной.
– Был женат. Супруга погибла, ее убили.
Кстати, недалеко от вашей дачи, в прошлом году, – с усилием произнес Роев.
– Так вот почему вы здесь! Я сочувствую вам, господин Роев! Это ужасная потеря!
Страшная смерть для молодой цветущей женщины!
Княжна зябко повела плечами, позвонила и приказала горничной принести шаль. Когда длинная вязаная шаль была принесена, она закуталась в нее почти целиком, хотя в комнате было достаточно тепло.
– Вас знобит, княжна, вы нездоровы? – осведомился Сердюков.
– Нет, все в порядке. Теперь я часто мерзну, годы, вероятно, берут свое.
Она странно усмехнулась какой-то внутренней мысли.
– Так что вы хотели узнать, господа?
– Накануне своей гибели ваш племянник находился на даче, это подтвердила прислуга. Мы выяснили, что это как раз те дни, когда пропала и была убита Надежда Роева.