…И Жамал простила Саяка. И когда его, осиротевшего, увозили в город, когда уже покатилась арба, из толпы провожавших раздался полный горечи и соучастия крик Жамал: «Саяк!»
Вести себя так на глазах у людей считалось позорным для киргизской девушки, воспитанной в патриархальной семье, в духе мусульманских традиций. Она перешагнула границу дозволенного ради него, Саяка. Что ни говори, в пятнадцать лет это уже не девочка — невеста.
…И вот теперь выпускник Московского университета Саяк сидел на плоском, пригретом солнцем камне и в шуме реки слышал тот доносящийся из дальних лет крик Жамал.
Саяк услышал шаги Жокена, когда тот оказался совсем рядом.
— Ты что, целый день здесь?
— А мне здесь хорошо.
— Проголодался?
— Да не так чтобы очень.
— Вот дура моя жена, не могла позвать тебя обедать.
— Ее, наверно, не было дома.
— Да, целый день проторчала у магазина, говорят, привезли какие-то платки шерстяные. Пришлось поучить ее немного…
— Неужели бить женщину так просто, Жокен?
— А как же, такое предопределено им судьбой. Не зря ведь мусульмане говорят: те места на теле женщины, куда попала плетка мужа, не будут гореть в адском огне.
— Выходит, чем больше их бьешь, тем им полезней?
— В том-то и дело.
— А как смотрит на это Жамал?
— Она знает, что родилась женщиной.
— Значит, своей плеткой ты хочешь сделать ее счастливой на том свете, — усмехнулся Саяк.
— Не только это, — деловито продолжал Жокен. — Если по-настоящему не бьешь женщину в неделю раз, то в ее душу вселяется черный дух и толкает ее на нечистые дела. Забыл, что ли?
— Я не знал, что в наше время кто-то верит в это.
— А ты думаешь, теперешние женщины другие? Как бы не так! Вот, например, моя жена. Как сегодня она поступила: ты гость, мой сородич, приехал издалека, с подарками и целый день бродишь голодный. Можно ли простить это?
— Меня накормила твоя дочь. Но а если я, допустим, поем на два часа позже, стоит ли из-за этого бить человека?
— Стоит, Саяк. Вспомни мудрый завет «Катын камчыдан…» Это значит вылепить женщину такую, какую муж хочет, может только его плетка. Все мы, мусульмане, должны следовать этому правилу. Оно в Коране записано.
— Никаких таких заповедей в Коране нет. Это заповеди феодалов, которые относились к женщине не как к человеку, а как к вещи: ее можно было и продать и убить.
— Кончай читать лекцию, пошли домой. Теперь я понял: ты голоден и потому такой злой.
— Дело не в желудке.
— И однако же голод действует, — ехидно заметил Жокен.
— Да я не голодный, пообедал в столовой лесхоза.
— Как ты ее нашел?
— Не я нашел, а ваш секретарь парткома Примбердиев подвез меня на своей машине.
— Ахматбек, что ли?
— Он самый. Потом снова на речку доставил.
— Понравился он тебе?
— Кажется, хороший человек.
— О чем он говорил? — полюбопытствовал Жокен.
— О здешних единственных в мире орехово-плодовых лесах, о том, как важно сберечь их для потомков. Он очень рад, что выбрал профессию лесного инженера.
— Хвастался, значит.
— Не хвастался, говорил о деле, об успехах и недостатках в работе лесхоза.
— Почему этот щенок так быстро раскрылся перед тобой? Интересно, что у него на уме?
— Как же не раскрыться, когда нам предстоит вместе работать.
— Где?
— Здесь, в лесхозе.
— Тебе?
— Да, мне, юрисконсультом.
— Кто тебя направил сюда?
— Министерство юстиции.
Жокен сразу навострил уши.
— Почему ты мне, своему родичу, не сказал об этом?
— Говорил, да ты не поверил, советовал мне придумать что-нибудь поинтересней.
— Значит, ты обиделся на меня?
— Да нет, зачем обижаться.
— Все же извини, дорогой, — Жокен схватил Саяка за руку. — Пошли домой.
— Слушай, Жокен, — сказал Саяк как бы между прочим, — я хочу научить твою Алиму играть на комузе. Разреши мне позаниматься с ней.
— Ладно, — буркнул Жокен, на минуту выпустив из своей руки руку Саяка.
Директор лесхоза Рахимов задержался во Фрунзе дольше, чем предполагал; ему пришлось лечь в больницу — фронтовые тяжелые ранения напомнили о себе. Но и больной он позаботился о Саяке: позвонил своему заместителю, чтобы тот подписал приказ о зачислении нового юрисконсульта на работу и поручил бухгалтеру Аскару Джумакадырову по совместительству выполнять обязанности секретаря Саяка, «и вообще, — добавил он, — пусть позаботится об этом слепом товарище».