– Laniflora так laniflora, – согласился Ковалевский. – А уж золотишко всенепременно-с имеется!
Эх и засуетился Илюшка Фомин, заблестели у него глаза.
– Шурфы, – говорил, – шурфы закладывать надо.
– Чуешь? – засмеялся Ковалевский.
– Без промашки, ваше высокородие, как есть без промашки. Можно бы прямо и вашгерд ладить да и намывать, намывать. Не думаючи.
– Не думаючи… Не думаючи, братец, только пиво пьют, да и то, ежели задаром… Закладывай шурфы. – Он легонько подтолкнул Фомина и посмотрел на Али: – Вот вам, Али, еще сюрприз. Однако посмотрим. Но полагаю, ошибки нет.
Золото было. И опять же, как близ Кезана, ярко-желтое. Хор-рошее золото. И – по расчислению Егора Петровича – много. Он подумал: «Знать бы о сем раньше, так не в Кезане, а вот здесь самое место для большого прииска. Ну, что ж, пометим…» Он стал определять координаты местности. Потом достал из толстого кожаного футляра походную карту. Илья Фомин помогал ему…
Огрузая в песках, спотыкаясь о каменный щебень, отряд двигался вверх по сухому ложу Тумата, словно по дурной, но все ж сносной дороге. Дорога сужалась, все чаще преграждали путь гранитные завалы.
Настал день, когда бинбаши и юзбаши объявили, правда в очень осторожных выражениях, что ни верблюды, ни лошади дальше идти не могут. Офицеры не врали. Ковалевский не спорил. Спросил только:
– А пешком можно?
Турки нехотя:
– Можно.
Ковалевский улыбчиво:
– Пойдем пешком.
– А караван?
– Мы пойдем – мои соотечественники и пехотинцы. Вы будете ждать нас здесь.
Офицеры перевели дух. Что-то ехидное мелькнуло на их лицах. Егор Петрович насторожился:
– Мой приказ не забыли? (Капитаны и майоры смотрели агнцами.) Прошу помнить: никаких враждебных нефам действий, – сказал Ковалевский сухо: он догадался о замыслах офицеров – поохотиться за рабами в его отсутствие.
В тот день белый всадник спешился. Припасы были взяты на шесть дней. Солдаты взвалили мешки на спину, и маленький отряд пошел дальше.
Теперь лишь от избытка почтительности можно было величать Тумат рекой. «Прости господи, дохлый ручей. Но корень в ином, – думал Ковалевский, – ведь совсем неподалеку места, где французы д'Аббади полагают начало Нила. Вот в чем корень!»
Чернокожие солдаты шли так, будто не было палящего зноя, будто не было за плечами тяжелых мешков с припасами, а руки не затекали от ружей.
– Вот, – теребил Егор Петрович Левушку, – вот полюбуйтесь-ка. Да нет, нет – вот! Что за соколики! Идут себе как ни в чем не бывало. Трын-трава. Таким бы солдатушкам да дельных офицеров – ого-го-го!
Ценковский, до смерти усталый, вяло кивал.
– А Илья наш что гончая – все впереди бежит, – весело говорил Егор Петрович, чувствуя необыкновенный душевный подъем и радостное возбуждение. – А все отчего? Старатель, кровушка играет. У него дед старатель, отец тоже. Потомственный…
Крики и выстрелы позади заставили его обернуться в испуге. Что такое приключилось? Оказалось, солдаты изловили пятерых горцев. И вот на тебе: валят толпой, подталкивая пленников.
Ковалевский насупил брови:
– Переводчик найдется?
– Да, господин. – Вышел вперед молодой солдат. – Я могу, господин.
Ковалевский пытался узнать у пленных дальнейший путь по Тумату. Он чертил пальцем на песке, улыбался ободряюще. Ничего, ни звука. Егор Петрович вгляделся в неподвижные черные лица и понял, что пленники онемели от страха и горя. Тогда он махнул рукой в сторону гор и сказал:
– Идите!
Пленные не шелохнулись.
– Домой, – сказал путешественник и жестами изобразил пешехода.
Пленные и вовсе остолбенели.
– Скажи, пусть по домам идут. – Ковалевский посмотрел на переводчика.
Теперь и этот оцепенел.
– Я говорю, пусть идут домой. А нашим ребятам передай: не дело ловить сородичей.
Толмач заморгал глазами, белки у него, казалось, еще больше побелели.
– Они чужие, господин. Их надо Хартум. Продать. Много денег.
Солдаты зашумели.
– Эй, Али, – досадливо и беспомощно крикнул Егор Петрович, – втолкуй им!
Али поднялся с камня, подошел.
– Учитель, приказ они выполнят, а подобру не отпустят. Они делают то, чему научились у белых.
– Приказ, приказ, – Ковалевский задергал ус. – Так будет приказ. Слышите, черти? – прикрикнул он на солдат. – Пусть убираются!
Пленные наконец догадались, что происходит. Секунда – и они пустились быстрее антилоп, затрещали кусты, все стихло…
Нетерпеливые золотоискатели Али и Фомин все время шли впереди, удаляясь от отряда на версту и более.
– Не надо, – предупреждали солдаты. – Не надо. Галла.
Однако галла пока не тревожили Ковалевского и его спутников. Но галла были где-то рядом. Это ощущалось, как задуха перед грозой. Несколько раз они скользнули в кустах со своими щитами из слоновой кожи и шкурами, наброшенными на плечи.
Галла были смелые, гордые, сильные люди. Они умели добывать железную руду и медь. Они знали, что такое дисциплина, когда грохочут барабаны войны. В сухое время года галла совершали переходы по шестьсот – семьсот верст. Проносились, словно смерч, и уходили столь же стремительно, нагруженные добычей.
Как ни хотелось Ковалевскому познакомиться с галла, он, однако, предпочитал, чтобы его отряд с ними не встретился. И не раз выговаривал Илье и Али за то, что отдалялись они от экспедиции. Фомин в ответ школьничал: дескать, пугали нас на Ниле-реке крокодилами, а мы вечерами купались, и ничегошеньки страшного не приключилось, так, Егор Петрович, и с этими галла.
– Ну, ты, брат, оставь, – приструнивал его Егор Петрович, – знай посматривай.
– А то как же, – отвечал Фомин, корябая ногтем обгорелый нос.
8
Еще в Златоусте Али с Фоминым исподволь стакнулись. Разговаривали они мало и кратко, пользуясь немногими русскими словами, которые выучил Али, изобильно уснащая свою речь жестами. Но и в молчании, сидя подле либо идучи обок, молодой египетский инженер и уральский старатель чувствовали какое-то особенное расположение друг к другу. Так было в Златоусте, так получилось и в Кезане, так было и теперь, на походе.
В тот мартовский день сорок восьмого года Али с Фоминым, как уж повелось, шли скорым шагом впереди всех, помогая один одному одолевать каменные завалы.
И вдруг остановились и… побежали к отряду.
Первым заметил их Ценковский, тревожно подтолкнул локтем Егора Петровича. Оба увидели, как Илья, подняв руки и потрясая ими, что-то закричал. Егор Петрович скомандовал отряду «в ружье», выхватил пистолет и, ощущая, как в голову ему упруго и сильно прилила кровь, бросился навстречу Фомину и Али.
– Эге-ге-гей! – орал Фомин, размахивая на бегу руками. – Разновилье-е-е-е…
Вот они уже были рядом.
– Разновилье, – выдавил Илья задыхаясь.
– Говори, – рявкнул Ковалевский. – Ну!
– Разновилье… – повторил Илья, никак почему-то не находя других слов.
Тут вмешался Али, объяснил толком. Егор Петрович просиял.
– Поди догадайся, – сказал он, глядя на растерянного Илюху, и передразнил: – «Разновилье»…
Полчаса спустя экспедиция была на том мосте, откуда Илья и Али ударились в бегство. Тут действительно было «разновилье»: ложе Тумата двоилось, одно уходило на юго-запад, другое – на юг. Юго-западное звалось Дегези, южное считалось Туматом.
– Ну, братцы, – весело сказал Ковалевский, – скоро!
Отряд пошел к югу. В тот же день он достиг истока Тумата.
Солдаты открыли ружейную пальбу, грохнули в барабаны, закружились в пляске.
Путь по реке Тумат был окончен, золотые россыпи найдены, нанесены на карту, запасы примерно вычислены. Все? Нет, не все. А истоки Нила? А общее направление горных отрогов?