- Ну, лимонов сто навскидку, - прищурено поглядев на фасад, заключил он. – Знаешь, сколько я таких домов должен? Почти десять. Из них три банку, но там похуй, я под станцию кредит брал, ее отметут и мы в расчете, я за это даже не особо переживаю. А вот остальные шесть с половиной домов… Ты понимаешь, на сколько бабок меня мой лучший друг кинул? И что я с этим нихуя ничего уже не сделаю, понимаешь? Шестьсот шестьдесят шесть миллионов и это нихуя не шутка. – Он раасеялся, прикрывая дрожащей ладонью глаза. – Шестьсот. Шестьдесят. Шесть. Блядь, да так и в бога поверишь. Скорее в дьявола и его наместников на земле. Вон один мне в друзья набился… обратно в ад отправлю, тварь… Надо Глебу позвонить… Где мой телефон?..
Паша закурил в окно, снова кому-то позвонив и довариваясь о встрече. Я смотрела на него, чувствуя, как все внутри стягивается в тугой ком. Ожидала, когда закончится разговор, не зная что сказать, но сказать что-то определенно нужно. Коваль курил без остановки. Может быть уже четвертую сигарету подряд и без перерывов с кем-то разговаривал. Не успевал завершить звонок, как телефон снова издавал мелодию входящего.
Паша нашарил под сидением закатившуюся бутылку водки, почти грубо оборвал собеседника, сказав, что перезвонит и, выключив телефон, швырнул его на приборную панель. Три больших глотка водки и ни разу не поморщившись, закрыл глаза и откинул голову на подголовник.
У меня в душе все перевернулось. Из глаз норовили хлынуть слезы. Я упрямо сдерживалась, понимая, что сейчас это вообще ни к чему. Протянула ладонь и коснулась его прохладной кисти.
- Рули домой. Мне бы пару часов отдохнуть. В ночь уеду. - Смертельно устало произнес он, швыряя бутылку на пол и сжимая, стискивая до боли мои пальцы. – К утру вернусь. Хотя, может и раньше. Не решил еще.
Дома он ходил как загнанный зверь, не мог сидеть. На ходу читая какие-то документы и безостановочно с кем-то разговаривая по телефону. От всего произошедшего у меня тихо, но верно ехала крыша. Я сидела на кухне, забившись в кресло и гасила белое сухое прямо из бутылки, вздрагивая всякий раз как его силуэт мелькал в проеме двери. И делая большие глотки. Но не пьянея.
Где-то через час приехал Рамиль, едва не вырвав из меня вопль отчаяния, когда сказал, что с Кристинкой он почти было все утряс, но вот вызванные пожарные оказались теми еще сволочами, позвонившими ментам. А те изъяли видеозаписи с камер наблюдения понатыканных в дом. И если Кристинка сказала, что претензий не имеет, то у владельцев соседних машин, понесших небольшой, но все же ущерб от поджога Костиной машины и от ее тушения, претензии имелись. И скорее всего завтра Паше нужно будет чесать в ментовку.
Коваль, наконец, более-менее угомонившись, сев за кухонный стол, только заржал в ответ на эти слова Рамиля и сказал, что ему на все это сейчас глубоко похуй. Что есть проблемы важнее. Я смотрела на него и не узнавала. Состояние аффекта с него давно сошло, но след оставило. Оттенок безумия в интонациях, во взгляде, в резкости движений. Это пугало. Но всякий раз, когда я задерживала на нем взгляд, он начинал злиться и смотреть на меня в упор. Так что речи о поддержке и тактильных прикосновениях даже не шло. А мне они нужны были. И поддержка и прикосновения. Потому что у меня тупо не получалось взять себя в руки. А ведь это сейчас необходимо. Ему. Мне. Нам обоим.
Сгустившуюся тишину нарушил Рамиль. Нарушил робко и таким непохожим на себя голосом:
- Нет человека, нет проблемы.
Я сначала не поняла, а когда до меня дошло, я хотела ему с ноги уебать, но меня остановил напряженный взгляд Паши в окно. Нет. Не может быть.
- Паш. – Негромко позвала я, боясь поверить его облику, не выражающему протеста словам Рамиля. - Паша, мать твою!
Но он будто меня не слышал.
- Коваль, блядь… - слабо прошептали мои онемевшие губы.
Он прикрыл глаза и сглотнул. Протянул руку и, не открывая глаз, нашарил пачку сигарет. Закурил прямо за столом, подавшись вперед и опираясь головой на руки, сжимая виски мелко дрожащими пальцами. С сигареты сорвался пепел и мягко рассыпался на дубовой лакированной поверхности стола.
Я перевела напряженный взгляд на бледного Рамиля, прикусившего губу и неотрывно смотрящего на Пашу.
- Ты нахуя такое говоришь, долбоеб? – я не узнала свой голос. С нотками злобного рычания, заставляющего тембр моего голоса звучать тише и гораздо грубее слов.
Страх, родившийся во мне в ответ на то, что клубилось во всем естестве Паши, сейчас переродился в чистую неистовую ярость, которая страстно диктовала мне встать и вцепившись в волосы Рамиля, ударить его лицом об столешницу. Такие вещи говорить в такой момент! Когда он сломлен, слаб и зол! Но Рамиль не обратил на меня ровным счетом никакого внимания, все так же не отрывая взгляда от Паши и побуждая меня-таки встать. Но прозвучавший голос Паши, заставил сидеть на месте.