Возле уютного столика в углу стояла высокая (можно даже сказать — стройная) печь, кафель белый, розовый, голубоватый, от печи шло тихое, почти домашнее тепло, девушка с удовольствием провела ладонью по гладкой теплой поверхности.
Отца Наталя увидела как раз в тот момент, когда перед нею на столе появилась коричневая глиняная миска с варениками. Вареники, белые и душистые, слегка присыпанные красным перцем, исходили паром. Тут же стоял кувшинчик сметаны.
Неухоженный вид отца, болезненная серость лица его, которую Наталя скорее почувствовала, чем увидела в этой сумеречной полутьме, ударили девушку как горький укор. Стало быть, это не пустые материнские фантазии, что, мол, отец болен да еще и остался совсем один. Видно, все так и есть. Только мама же говорила, что он никуда не выходит, даже домой не идет из мастерской, а мама носит ему с недавних пор какие-то диетические бульоны, тертую морковь и еще что-то там, — так почему же он очутился здесь, почему не сидит в мастерской, как говорила мать, а ест вареники «У тетки Ганны»? Он же и выдумал когда-то это название для вареничной, хотя никакой тетки Ганны тут не было и в помине. А лицо у него такое землистое, нездоровое, и когда-то густая русая борода — по его же словам, «единственная привилегия художников и волокит» — выцвела и поредела; а рядом никого нет, никто не вертится, не заглядывает в глаза, не ловит острот, которые потом можно подать как собственные, а ведь так привычно было видеть возле отца людей, особенно когда художественный салон или какая-нибудь картинная галерея покупала его работы. Теперь он сидел одинокий; наскоро, почти не прожевывая и болезненно дергая щекой, глотал вареники, точно его заставляли есть их. Движения были порывистые, суетливые, он крутил вилку, а потом снова торопливо цеплял на нее вареники.
Не надо бы смотреть туда, он обязательно почувствует, заметит, а ей этого совсем не хочется. Сколько же они не встречались? Лет пять; видно, кто-то из них очень уж старательно избегал встречи, если вон сколько времени не видались, живя в одном городе, — на что же встречаться сейчас «У тетки Ганны», за варениками, которые они так часто и с удовольствием ели тогда, давно, в том, другом измерении времени, когда жили вместе и мама не успевала даже в воскресенье сготовить обед и посылала их обоих к «тетке Ганне».
Отец быстрым, непривычно небрежным жестом обтер рот и бороду, пытался застегнуть пуговицы на пальто, но они ему не поддавались, — Наталя уговаривала себя не смотреть в ту сторону и все-таки смотрела, упрямо, исподлобья, отмечая и не узнавая отцовские жесты, лицо, пальцы; ей казалось, что разглядела даже куртку, выпачканную красками куртку, в которой он привык работать, и почуяла запах сигарет, которые он обычно курил.
Так и не управясь с пуговицами, отец двинулся к выходу, потом вернулся — забыл перчатки — и, забирая их, скользнул непроизвольным, углубленным в себя взором по лицу дочки — ей даже больно стало от этой слепоты, — мгновение присматривался и вышел из вареничной.
«Стой, никуда не ходи, — велела себе Наталя. — Ешь вареники», — уговаривала она себя, но отодвинула миску и направилась к выходу.
Высокую тонкую фигуру отца она увидела вдалеке, у поворота. Он шел сгорбившись, подняв воротник пальто, словно против ветра, чуть выставя вперед правое плечо. Широкая улица, вдоль которой только что навстречу Натале неслась рекой предвечерняя толпа народа, разом опустела. Как театральная сцена после спектакля, когда монтировщики разобрали и декорации. Не было никого и ничего. Только на фоне серого задника медленно шел высокий ссутулившийся человек, одинокий и чужой даже самому себе в этом неожиданном вакууме, а вслед ему смотрела девушка, тоже высокая и тонкая и тоже чуть развернувшись правым плечом вперед. Сверху, с высоченных колосников, свисали холстины облаков.
А потом на улице снова появились люди, двинулись вдоль стремительной магистрали машины, выскочил из подъезда мальчишка, наткнулся на девушку, сердито пробормотал что-то и побежал через дорогу прямо на красный свет, гибко петляя меж машинами.
Вроде бы ничего не произошло, а при всем том что-то изменилось. Изменилось, подумала Наталя, и ничего теперь не поделаешь, и, двинувшись вниз по улице, она ощутила, как вокруг стемнело, похолодало, и подняла воротник куртки, чтобы хоть немного защититься от холода.