— А этого мало? Ты представляешь, как нам теперь будет тяжко? А ты говоришь, мы трусим… Мы не трусим, мы другого хотим…
— Ну и чего вы хотите, если не денег?
— Да, Транец, чего мы хотим? — повернулся к Транцу Боцман. Сюр и Маша тоже повернулись и уставились на Транца, но уже молча.
— А хотим мы вот чего. Мы хотим понять — зачем все это? Ради чего мы рискуем своими столь привычными нам шкурами? Мы игроки, а не болваны из старого польского преферанса!
Насчет преферанса Маша не поняла, но почему-то у нее засосало под ложечкой. Начинался неприятный разговор, она это чувствовала.
— Во, четко Транец сформулировал! Внушает! Я бы так не смог! — добродушное настроение быстро возвращалось к Сюру. Он вообще был вспыльчивым, но отходчивым.
— То есть вы хотите, чтобы я рассказал, зачем и куда мы идем? Не могу. Это не моя тайна.
— А чья? Машина? Тогда с нее спросим. Машенька, а Машенька… Расскажи дядям правду, — вкрадчиво встрял в дискуссию Боцман.
Маша, как известно, терпеть не могла, когда ее называли Машенькой… Ярость накатила как цунами.
— Я тебе не Машенька! Ничего я вам не скажу! Тоже мне — мужики. Чуть что — сразу все кругом виноваты!!
— Маш, подожди, не кипятись, — попытался осадить ее Мотя.
Но Машу уже несло:
— Что вы хотите, чтобы я вам рассказала? Как будто что-то изменится! Да вы и не поймете ничего! И вообще, мне велено никому ничего не рассказывать!
Маша даже не замечала, что по щекам катятся слезы. Напряжение последних двух суток вырывалось наружу, как пепел из вулкана Эйяфьядлайекудль. Но женской, а уж тем более девичьей истерикой сталкеров было не пробить. Они и не такого за свою жизнь навидались.
— В таком случае, Маша, — Транец говорил ровно и спокойно, — мы сейчас встаем и выходим. Пойдем по Зоне пошляемся, может, найдем чего.
— Да погоди ты! — Мотя тоже начал закипать. — С девчонкой связался, тоже мне герой! Сейчас Маша успокоится… А она ведь правда успокоится… — Мотя поглядел Маше прямо в глаза, давая понять, что шутки и истерики закончились.
Маша почувствовала, что от этого взгляда у нее пропадает всякое желание кричать. Она села обратно, всхлипнула. И правда — начала успокаиваться.
— Маша, ты пойми, — продолжил Мотя, — у нас действительно ситуация усложнилась. И чтобы на ребят рассчитывать — им надо рассказать. Все что знаешь. Без них наше предприятие совсем бессмысленно. Меня убьют, тебя отдадут военным. И там тебе все равно придется все рассказывать, никуда не денешься. На салфетку, вытри лицо. Успокойся. И рассказывай.
— Хорошо, — присмирела Маша. Вытерла слезы. — Я расскажу. Только я сама не все понимаю. Там про физику…
— Не тяни, рассказывай, девочка! — Сюр совсем уже отошел от всплеска эмоций, и сейчас, казалось, вовсю жалел Машу. — Как-нибудь разберемся в этой физике-шмизике. Я, как-никак, Бауманку закончил. Когда-то, в другой жизни…
— Ну, в общем, я получила письмо от отца. Вы про него слышали — это физик Сергей Титаренко. Он пропал в Зоне несколько недель назад. Вместе с оборудованием и двумя аспирантами. Письмо пришло по обычной почте, не электронной…
— Это еще почему? — заинтересовался Боцман.
— Потому что вместе с письмом он отправил диск с данными исследований. Но мне дали в подъезде по башке, и диск, это… как бы сказать…
— Скоммуниздили? — подсказал Сюр. — Не тот ли это кадр, что тебя пас в Дитятках?
— Да, он. Но письмо у меня осталось. Случайно. Оно было так написано, что если бы его кто прочитал, кроме меня, — ничего не понял бы. В письме было еще одно, для дяди Андрея Синицына. Там тоже было много непонятного, но я смогла расшифровать. Только про физику не поняла.
— Дядя Андрей, как я понимаю, работает на одну из гэбэшных контор, — вставил Мотя.
— Да, наверное. Но он уехал в Японию. Говорят, там своя Зона образовалась. И я думаю, он туда в командировку не просто так отправился…
— А что в письме-то, рассказывай давай! — Вся тройка сталкеров подалась вперед.
— Папа что-то нашел в Зоне. Очень важное. Но должен прятаться. Просил Синицына его вытащить. Найти Мотю и вытащить. И тогда у них будет Нобелевка и власть над миром.
— Власть над миром? Инте-е-ер-е-есно… — протянул Транец. — А что нашел-то?
— Я не очень поняла. Вначале письмо наизусть выучила, а сейчас забывать стала, — соврала Маша. — Что-то про эвристическую сингулярность, временной шифтинг… Уже не помню. Потому что не понимаю…