Киммериец бросился к алтарю, снимая на бегу плащ, расстелил его возле чудесного камня и, сняв с каменной плиты вино, мясо и хлеб, положил на импровизированную скатерть.
— У нас в Киммерии,— сказал Конан,— все важные события в жизни положено отмечать выпивкой! Как я помню, в Пагане виноград не растет, а самое лучшее вино получается именно из его ягод. Сутари, не откажи, отпразднуй вместе с нами свой успех и наше возвращение домой!
Мораддин глянул на варвара с подозрением — что еще он придумал? И с каких это пор Конан любезен с колдунами? Сутари согласился, почти не раздумывая. Должно быть, радость притупила недюжинную проницательность волшебника. Император Пагана уселся по-восточному на край расстеленного киммерийцем плаща и отведал вина с копченой бараниной.
Шейх аль-Баргэми знал, что дарить Конану. Обманчиво слабое молодое вино пьянило незаметно, однако человек, перебравший этого восхитительного напитка, очень быстро приходил в блаженное состояние. Конан и Мораддин, все еще не понимавший замысел спутника, пили мало, зато старательно подливали волшебнику. Вскоре у Сутари развязался язык, и маг стал разглагольствовать о том, какой ему видится судьба его страны.
— Я… их всех в пыль сотру…— заплетающимся языком угрожал колдун.— Семьи Тайса и Мориту вырежу под корень! До последнего человека! А сам, благодаря этой чашке,— с нежностью взглянул Сутари на серый сосуд,— проживу еще лет пятьсот!
— Зачем ты казнил Готобу? — спросил Конан.— Он бы и сам скоро помер.
— Стар-рый безумец! — рыгнул в ответ Сутари.— Он хотел заключить мир с подошедшими к столице отрядами Тайса! Готоба всегда был дураком! И теперь поплатился за это! Знаете, какую казнь я придумаю для самозванки Томэо? Никогда не догадаетесь!
— Яма со змеями и пиявками? — простодушно предположил Мораддин.
— Не-ет,— замахал руками маг и снова приложился к бурдюку.— Я отдам ее на съедение моим верным рокубони! Летучие головы, конечно, твари глупые, но кусачие… Вы, наверно, никогда не слышали про рокубони?
— Даже видели.— Конан невольно поморщился, вспомнив ночное нападение в горах. Интересно, что сталось с запертой в бочке головой? — А как ты подчинил себе головы?
— Значит, ты уже познакомился с ними? — Сутари захихикал.— Я стараюсь уважать всех богов. И Нефритового Императора, и Омитасу, и Лангола… Но добрые боги не дают силу, ее может подарить только тот, кто принадлежит Вечной Ночи. Хали, например… Я принес ей несколько жертв, и вендийская богиня позволила снять заклятие с летающих голов. Теперь меня боится вся страна!
— Слушай, а ведь я недавно видел твой призрак. Две ночи назад,— хвастливо сказал киммериец. Ему хотелось окончательно разобраться, кем же на самом деле является бывший первый министр, а теперь император Сутари.— В военном лагере Тайса. Здорово у тебя получается!
— Ерунда! — Волшебник расхохотался.— Вот шутка с водяным драконом была действительно удачной! Хотя натравить безмозглую тварь на проклятых Тайса смог бы даже ребенок, обладающий задатками магических способностей!
— Понятно,— сквозь зубы процедил киммериец и встал с плаща.— Подожди, я принесу еще один бурдюк. Расскажи пока досточтимому Мораддину про драконов, он интересуется животными…
Варвар действительно подошел к лошади, снял один из навьюченных на нее бурдюков, но не понес к алтарю, а положил у ног. Затем неслышной кошачьей поступью приблизился к расписывающему достоинства речных драконов Сутари и беззвучно вынул меч, однако стукнул мага не лезвием, а рукоятью. Тяжелый удар пришелся по затылку паганского владыки, и тот, сразу потеряв сознание, распластался у ног киммерийца.
— Этого-то я и боялся,— устало прикрыл глаза Мораддин.— Что дальше?
— Дальше? — поднял бровь Конан.— Возвращаемся в Паган. Томэо ждет нашей помощи.
Конана даже слегка затошнило в тот миг, когда перед глазами снова появились зеленовато—бурые яшмовые плитки на стенах подземного зала во дворце Сутари. Желудок взбунтовался вовсе не из-за мгновенного переноса на невообразимое расстояние, а по более прозаической причине: варвару смертельно надоели и эта дурацкая история, ималенькая страна, затерянная на краю мира, и маги, и бестолковые войны, и машущие мечами принцессы. Все надоело! Вот бы поехать в самый обычный заморийский или туранский городок, упиться до зеленых демонят самым обыкновенным пивом и проспать сутки напролет. И чтобы никаких алтарей, заброшенных храмов и красавиц, прочащих тебя в мужья.
Ничего, самое трудное позади. Осталось лишь помириться с Томэо, вернуть ей драгоценности трона и, помахав рукой на прощание, навсегда покинуть Паган…
Бесчувственного Сутари варвар держал на плече, Мораддин сжимал в руках найденный волшебником сосуд, который решили не бросать в старом святилище, а подарить Томэо или оставить себе, а мышь, как только оказалась во дворце императора, выбралась из-за пазухи Мораддина и взмыла к потолку. Зверюшке явно не нравились участившиеся скачки сквозь пространство и время.
— Куда теперь? — спросил Конан, устраивая колдуна на полу и связывая ему руки своим поясом. Всем известно, что маги не опасны, когда у них руки связаны.— Можно пробраться к воротам, отдать зеркало, яшму и меч Томэо, а потом смыться обратно…
Все три вещи оказались у Сутари. Едва Конан передал священные предметы новому владельцу, меч перекочевал за пояс волшебника, а яшма с зеркалом — в карманы кафтана. С тех пор Сутари с ними не расставался, боясь оставлять без личного присмотра. Обшарив одежду Сутари, киммериец с довольным видом уложил вещи в свой мешок и легонько пнул императора в бок.
— Томэо была права, это очень плохой человек,— усмехнулся варвар.— Историю с водяным драконом я ему никогда не прощу! Испортил такой чудесный вечер… Эй, Мораддин, что с тобой?
Его товарищ боязливо пятился от алтаря, который в свете факелов искрился голубым. Чаша, найденная в тайнике под бассейном, стояла на лазуритовой плите. Она успела сменить серый цвет на голубоватый и теперь излучала яркий, режущий глаза свет.
— Проклятие! — буркнул Мораддин.— Чаша ни с того ни с сего разогрелась, она и сейчас нагревается. У тебя никаких соображений по этому поводу?
— Где я? — послышался за спиной Конана слабый голос, — негодяи, что вы со мной сделали?..
— Об этом после поговорим.— Конан повернулся на каблуках, подскочил к Сутари, схватил за шиворот и подтащил к алтарю, на котором чаша уже раскалилась добела. По стенам подземелья прыгали бесформенные тени, а жар волнами распространялся вокруг.— Что за новая пакость, отвечай!
Сутари мигом протрезвел и забыл о мучительной боли в затылке. Даже могучему киммерийцу стоило немалых трудов сдержать волшебника, который рванулся к лестнице, ведущей наверх.
— Говори, в чем дело? — как следует тряхнул его Конан.— Живо!
— Недоумки! — промычал волшебник, мотая головой.— Вы прошли вместе с чашей через алтарь, так?
— Ну, прошли! Дальше!
— Поток времени складывается в вихри,— застрекотал, как сорока, Сутари.— Вы наложили два потока друг на друга! Перемещаться сквозь время и расстояние можно только при помощи одной чаши или одного алтаря! Их силы сложились, и очень чувствительная к таким изменениям чаша сейчас откроет дыру, сквозь которую вырвется сила Властелина!
— Если говорить на человеческом языке,— добавил Мораддин,— очень скоро здесь все разнесет вдребезги…
— Это ты виноват! — рявкнул варвар.— Ты предложил взять проклятую чашку!
Над сосудом образовалось радужное жаркое облачко, в его середине виднелась темная щель, она постоянно расширялась, пульсировала, точно зрачок разъяренной кошки. Отверстие, за которым не было ничего, кроме ледяной пустоты, постепенно расширялось, по его краям посверкивали зеленые, оранжевые и малиновые искры, во все стороны потянулись струйки пламени, а из чаши повалил желтоватый, пахнущий грозой пар, вздыбился смерчем к потолку подземелья.
— Назад! — завопил Мораддин. Первой его призыву вняла мышка, прежде отдыхавшая на потолочной балке; с тихим свистом она метнулась в проход к первому этажу дворца.