— На память? — однажды спросил он, заметив мой крестик. — Это хороший знак на память!
— Вот видите! — сразу же упрекнула я своих подруг. — Человек догадался! Это мне от мамы, а вы — выбрось!
Он изумил меня тем, что сразу догадался, почему я ношу крестик, и сделался от этого ближе и дороже, чем-то вроде брата. Я радостно представляла себе, как он ползает по полу вслед за солнечным пятнышком, слушала тихое, приятное журчание его слов, в которых было много солнца для всех людей, привязалась к нему и постепенно поняла, что человек должен иметь не только красивое лицо, но и добрую душу.
Мне казалось, что он давно, очень давно поселился с нами и теперь, когда я думаю о нем, понимаю, что он был в нас самих, в наших молодых сердцах, которые еще только начинали открывать для себя мир. А по сути, после той ночи, когда он прокрался в нашу комнату, прошло не больше недели. Я как-то и не задумывалась над тем, что рано или поздно ему придется уйти. Просто не хотелось думать об этом.
Все эти дни я спала, как заяц. Мне снились тревожные сны и при малейшем шуме я просыпалась. Однажды во сне мне послышалось, будто по двору кто-то тяжело ступает. Еще только начинало светать. Утренний холод наполнил сердце тревогой. Савина и незнакомец глубоко спали, повернувшись спиной друг к другу. Я толкнула Донку. Она открыла глаза, прислушалась к шагам во дворе и резко вскочила с кровати. Савина тоже проснулась, и приподняв уголок занавески, посмотрела через окно. Когда повернулась к нам, на ней лица не было. Она хотела что-то сказать, но от волнения не могла вымолвить ни слова.
— Что же делать! — встревожилась Донка. — Что же делать!
Они обе стояли посреди комнаты, их голые руки дрожали, а лица были бледными, как утренний рассвет.
Незнакомец накинул пиджак и посмотрел во двор. Его губы крепко сжимались, а на высоком лбу вздулась вена.
— Ложись! — сказал он тихо.
Его голос был спокойный, вообще-то он и сам был спокойный, лишь по вздувшейся вене быстро пульсировала кровь.
— Ботинки! — хрипло подсказала я.
Он посмотрел на меня, взял ботинки, повертел их в руках.
У меня не было сил подняться с постели.
Тяжелые шаги затихли. Но тут же послышались на ступеньках, ведущих в квартиру хозяев, потом приблизились к каменной лестнице полуподвала. Громкие удары в дверь нарушили ночной покой, зловеще прозвучали в тишине комнаты.
— Кто там? — слишком высоко и испуганно спросила Савина.
— Откройте! — раздался резкий мужской голос. — Проверка документов!
— Какая проверка?
— Откройте! Полиция!
Донка пошатнулась и чтобы не упасть, оперлась рукой о стол. Незнакомец быстрым взглядом окинул комнату, увидел еще теплое отброшенное одеяло Донки и вскочил ко мне в постель.
— Лежи! — еле слышно прошептал он. — Ты больна!
И притаился под одеялом у меня в ногах.
Я лежала, как мертвая. Мне было страшно. От неожиданности я ухватилась за нитку, на которой висел крестик. Незнакомца я ощущала всем своим существом, чувствовала его дыхание, учащенное биение сердца, его свернутое калачиком тело.
Я ни о чем не думала. Видела только, как Савина бесшумно, по-кошачьи подошла к нам и поправила одеяло, крича на ходу: «Сейчас, сейчас!» — и, накинув на плечи пальто, открыла дверь. На тесной площадке стояли цивильный со строгим лицом и полицейский с винтовкой в руках. Увидев нас, он приставил оружие к ноге. Наверху, у хозяев, слышался топот, голоса.
— Ваши документы! — резко произнес цивильный.
— Сейчас! — улыбнувшись, ответила Савина. — Донка, дай свое удостоверение!
Цивильный внимательно осмотрел комнату, посмотрел на нас. Глаза полицейского заблестели.
— А та почему не встает? — указал на меня цивильный, когда Савина подала ему наши удостоверения.
— Лихорадит ее! Всю ночь бредила и обливалась потом! — быстро ответила Савина.
Наверное, мое лицо и вправду было таким, потому что они не усомнились в словах Савины. Я что есть мочи тянула нитку и чувствовала, как она впивалась в кисти моих рук, в шею и эта острая, пронизывающая боль как бы парализовывала все органы чувств, сливалась в безмолвную и растерянную молитву о пощаде.
Цивильный внимательно осмотрел наши удостоверения — мое было новеньким, свеже-зеленого цвета и я особенно радовалась ему, — вернул их Савине и, еще раз окинув острым взглядом комнату, вышел. Полицейский замешкался, подмигнул мне и неохотно тронулся за ним.