Я поселился в доме отдыха, сторож которого, житель одного из окрестных сел, бай Яким встретил меня как старого знакомого. В душе я был благодарен ему за то, что он не расспрашивал меня о цели приезда и о том, где я пропадаю по целым дням. Обедал и ужинал я в ресторане, что на перевале, чаще всего за одним столом с шоферами, останавливающимися здесь немного передохнуть. Солнце садилось рано. Холодные сумерки окутывали горы. Длинными вечерами я читал в своей комнате или же шел к бай Якиму, и мы вдвоем допоздна засиживались возле раскаленной печки. Он знал все окрестные горы, не раз и не два исходил все тропы и охотно рассказывал о том, что ему доводилось увидеть и вытерпеть за свою длинную жизнь. А на следующее утро я отправился в горы, держась за нить его рассказа, бродил по глухим и влажным тропинкам, опьяненный прелестью этого дикого, сурового края. От бай Якима я узнал, что в памятные дни и ночи того сражения в апрельском небе вдруг разбушевалась метель. В еще голом лесу звенел лютый мороз, но земля уже была теплой и мокрый снег выматывал и без того уставших бойцов.
Плутая по окрестным хребтам я обнаружил, что лощина, по которой отходила бригада, связана с глубокой ложбиной, тянувшейся за старым буковым лесом. И когда я поднимался к перевалу, то шел по лощине, чтобы вновь и вновь насытиться красотой леса. Всюду перед глазами расстилался червонный осенний наряд серо-ствольных буков и все так же легко и бесшумно по крутому склону летела листва. По пути мне часто встречались потемневшие от времени каменные памятники погибшим во время Освободительной борьбы с краткими надписями — напоминаниями об отшумевших боях. И я решил, что в мой проект должна войти хотя бы частичка величия здешних гор, а также отразиться душевная нота, одна-единственная, но полная трагизма и силы, вечная, как жажда свободы, которая привела столь много сынов этой неприступной земли к самой гордой из всех смертей!
Я успокоился, поскольку нашел самое верное решение, и уже собирался уезжать, когда в один из последних дней случайно уловил в себе столь долгожданное волнение.
Я поднимался на перевал. Сквозь густую листву на землю падали косые лучи солнца. Лес застыл в красноватой тишине. И вдруг среди высоких стволов над долиной мелькнула чья-то черная тень. Я остановился: мне редко приходилось встречать здесь людей, давно тут не было и отдыхающих. А черная тень продолжала маячить среди буков — согбенная, немощная. Потом она упала ничком на сухую листву и долго оставалась неподвижной и немой, как комочек живой земли, оброненный на великолепный золотой ковер осени.
Солнце клонилось к закату. Небо стало приобретать синий оттенок. Старый буковый лес загорелся, освещенный опускавшимся светилом, как языческий храм. В этом неестественном свете согнутая спина старушки, опустившейся на теплую землю, виднелась особенно ясно. Я застыл, потрясенный увиденным. В сознании моем промелькнули все матери в черных, траурных одеждах, неподвижные, застывшие с сухими от страдания глазами у памятников их сыновьям. И мне показалось, что только скорбь, которую нельзя выразить словами, может так согнуть человека. А может быть это и была та душевная нота живого материнского сердца, навсегда поселившегося средь этих стройных буков?
Я стоял, не смея сделать ни шага.
Прошло немало времени, прежде чем старушка пришла в движение. Она медленно поднялась, стряхнула с себя прилипшие листья и сгорбленная, отрешенная от окружающего мира, зашагала по тропинке. Я не видел ее глаз, но она была старой, очень старой, как сама вечность: мне удалось рассмотреть только ее покрытое морщинами лицо под черным платком.
Я мигом поднялся на перевал. Сердце бешено билось у меня в груди. Весь сгорая от нетерпения и задыхаясь, я рассказал об увиденном бай Якиму. Тот помолчал, а потом поведал мне, что когда бригада отступала, в долине осталось несколько парней прикрыть отступление своих товарищей. Все погибли, только одному из них, уже раненому, удалось вырваться и спуститься в ложбину. Наверное, он хотел пойти по реке, чтобы мокрый снег скрыл его следы, но судя по всему, холодная вода истощила его. Он упал под буками и истек кровью. Там его и нашли, в прошлогодней листве. Родом он был из близкого села, что за перевалом. Его мать часто приходит сюда…
— Он был другом Цоньо, который весной показывал вам здешние места! — вздохнул бай Яким. — Сколько лет прошло, а мать все не может его забыть!
Я не удивился этой истории, которую как будто даже предчувствовал.