У меня два сына. Слава богу ладят между собой, и стоит мне заохать, что, мол, Ванчо могут убить темной ночью или в тюрьму бросить, как Стоил тут же начинает успокаивать меня.
— Не переживай, мама, он уже не ребенок!
— Знаю, сынок, знаю, — отвечаю, а сердце так и сжимается, — мужчинами стали, вот и переживаю!
Женить пора бы, орлов-то моих, я даже тайно невест им присмотрела. Но ни один, ни другой об этом и думать не хотели. И еще кое-что удивляло меня тогда: Ванчо был младшим, но Стоил, мой старший, слушался его во всем и подчинялся ему.
Когда я вспоминаю о том времени, лишь одно тревожит меня. Да, давно это было, но стоит мне мысленно вернуться к нему — останавливаюсь. Все помню хорошо, вроде бы это случилось вчера, стараюсь не волноваться, чтобы сердце не заныло. Воспитала я троих детей — два сына и дочь. Осталась вдовой. Тяжело мне было. Но второй раз замуж не пошла. Как только ловила на себе взгляды мужчин, тут же спешила быстрее уйти. Богатства у нас не было. Один кирпичный, неоштукатуренный снаружи дом на краю города да две руки мои — вот и все! Старый дом разобрали, Стоил построил новый, большой. А руки остались прежними. Вот они — на коленях. Смотрю на них и удивляюсь! Сколько стирки, сколько другой работы прошло через них! Если собрать в одну кучу одежду, что мне пришлось перестирать и перегладить за всю жизнь по чужим домам, то собралось бы ее на высокий курган. Как будто вся моя сила, вся моя жизнь вытекла через эти две руки.
Но своих детей я взрастила. Бонка, выйдя замуж, переехала к мужу. Стоил и Ванчо пошли на шахту, туда, откуда они вынесли тело отца и еще семерых шахтеров, погибших в обвале. Хранила с себе надежду, что сыновья не станут шахтерами. Но, видать, таковой была их судьба! Я учила детей быть трудолюбивыми, честными, поэтому Стоил и Ванчо, как и зять, пошли на шахту. Хоть и братья, но они не походили друг на друга. Стоил был разумным, уравновешенным, а Ванчо дерзким, непокорным и острым. Это в моем роду были такие — не признавали ни хозяина, ни начальника.
И сейчас, когда перебираю в памяти события тех лет, все вспоминаю ту ночь, когда Ванчо не вернулся, а на следующий день мне сказали, что он арестован. Побежала я в полицейский участок. Тогда в первый и в последний раз солгала, солгала, чтобы спасти его. Клялась в правоте своих слов и понимала — грех на душу беру, но лгала ради Ванчо.
— Это, мать, не грех, — подбадривал меня Стоил, — а компромисс с господом-богом!
Беда свалилась на мою голову, не понимала я его слов. А на дворе весна, вокруг все цветет, как сегодня помню! Но что мне было до той красоты, если от мысли о Ванчо сжималось сердце. Как обычно, вечером, он куда-то ушел и до поздней ночи не возвращался. Я ждала его! Прислушивалась, не хлопнет ли дверь в эту ясную ночь, да так и уснула. Проснулась, а Ванчо все еще не было. Хмурым, вроде бы с каким-то внутренним страхом Стоил пошел на работу. Весь день я себе места не находила. Побежала к Бонке — она ребенка ждала.
Как же ее беспокоить?
Вернулась домой. Кручусь по дому, по двору, а сердце сжимается: то как бы уходит вглубь, то вырывается наружу, разрывая грудь. Прислушиваюсь, вот-вот резко и тревожно завоет гудок и все, от мала до велика, безучастно заторопятся к черным дырам шахт.
Но гудок молчит. Солнце греет в вышине, радостно порхают птички над белым цветеньем деревьев. Вдали, высоко на склонах горных вершин, еще белеет снег, а здесь, внизу, — весна, зеленеет молодая травка.
А я мучаюсь! Жду, когда вернется Стоил, и все думаю: не к добру вся эта красота. Смена вот-вот должна кончиться, и я выхожу за ворота. Мимо проходят шахтеры, издалека приветствуя меня, а я смотрю им в глаза и думаю: наверное, знают о случившемся. Не могут не знать! Ведь товарищи же ему, вместе под землей работают!
Вернулся и Стоил. По усталой походке, по опущенным плечам поняла, что-то его беспокоит. Сел ужинать и, прежде чем проглотить первый кусок, сказал:
— Арестовали его!
Сорвала я с головы платок, потом снова надела. Что же теперь?
— Это почему же, сынок, брата твоего арестовали?
Стоил ест не спеша, объясняет мне:
— Поймали их вчера, поздно вечером, из-за листовок!
И тут я вспомнила. Приближался праздник Первого мая и я решила, пока Ванчо еще не ушел, почистить его пальто. Под подкладкой внутреннего кармана нащупала что-то твердое, вынула и — глазам своим не верю: целая пачка листовок. И раньше под ворота подсовывали такие бумажки. Но теперь я поняла, что наступил черед моих сыновей прокрадываться мимо людских домов вот с такими листовками. И на тебе — случилось самое страшное. Спрашиваю Стоила, куда отвезли Ванчо, а он не знает.