В темноте я нашел руку своего спутника и повел его за собой. Мы вышли во двор. С речки ветер доносил приятную прохладу. Где-то рядом цвела сирень. Людей на улице было мало. Над черными горбами холмов повисло усеянное крупными звездами ночное небо.
— Хорошо! — глубоко вздохнул мой спутник.
Я не видел его в темноте. Мои глаза еще не привыкли к ней. Но я ощущал его присутствие, чувствовал себя сильным, уверенным, передо мной расстилались как на ладони улицы, тротуары, перекрестки, старый мост, по которому мы должны были пройти.
— Опаснее всего на мосту! — сказал я. — Что-то они в последнее время забегали, стараются!
Мой спутник ответил не сразу.
— А другого пути нет?
— Нет!
— Тогда пройдем через мост!
— Конечно, пройдем!
Карманы моего пиджака оттопыривались. Я расстегнул его и переложил пакеты за пазуху. Потрогал пистолет. Он был небольшим, плоским, теплым. Я привык к нему и на какое-то мгновение заколебался: отдавать его или нет?
— Возьми!
Я ощутил прикосновение его пальцев и надежная привычная тяжесть исчезла с моей ладони.
— Это необходимо?
— Нужно лишь снять предохранитель!
— А ты?
Мы шли мимо деревянного забора и разговаривали шепотом.
— Будешь идти за мной! Держи дистанцию, и не выпускай меня из поля зрения!
Я боялся, как бы мои слова не показались приказом, поэтому старался говорить спокойно, беззаботно, как о чем-то обычном, будничном, но ощущал, как меня бросало в жар. Лишь теперь я понял, почему полиция забегала в последние дни. Нет, это не было связано только с Первым мая. Наверное, пронюхав о прибытии в город наших товарищей, она была начеку. И вот я отвечал за жизнь, за дело одного из них!
Улицы были пустынными. Мы подошли к тому месту, где кончалась ограда у Марицы. Остановившись возле дыры в заборе, я поправил за пазухой пакеты с листовками. Мой спутник бесшумно приблизился. Я остановил его.
— Не торопись! Я первым выйду на улицу!
Мне показалось, он чем-то обеспокоен.
— Что случилось?
— Дай мне часть листовок! Тебе же так неудобно!
Я задумался.
— Нет, так надежнее!
— Как скажешь! — прошептал тихо он.
Мне стало как-то неловко.
— А листовки сделают дело! — сказал я.
— Ты думаешь?
— Конечно! И Дамян того же мнения!
Мне хотелось добавить, что, увидев его, я сразу же догадался, кто писал их текст. Но промолчал.
— Он не совсем здоров!
— Ему нужно больше бывать на солнце!
— Побольше воздуха, солнца, да и питаться лучше! — вздохнул мой спутник.
Он поднял голову, и густые, черные волосы открыли высокий гладкий лоб. В его глазах отражалось полнолуние.
— Пошли! — прошептал он.
Свет как бы стекал скорбными складками по его крепко сжатым губам, лоб блестел — мраморно-холодный, и никак не вязался с огоньком глаз и пропитанным горечью, твердостью и горем молодым лицом.
Я прошмыгнул через дырку в заборе. Повернул на тесную улочку. Прошел мимо калитки, никого не заметил. Несколько замедлил ход, но, услышав за собой шаги товарища, успокоился и зашагал дальше. Выглядел я беззаботно, как человек, которому нечего бояться, но постоянно был начеку. Пристально всматривался вдаль, настороженно приближался к теням буйных деревьев, замедляя шаг на каждом перекрестке. Несколько раз оглядывался. Мой спутник шел по середине тротуара, руки — в карманах брюк.
«Пистолет!» — подумал я и мне стало приятно, что и он заботится о своей и моей безопасности. Случись что с нами — как-нибудь да выкрутимся. Я уже бывал на той квартире, что находилась по ту сторону старого моста. Там, наверное, нас уже ждут — и, казалось мне, везде вокруг нас, незримые в мраке весенней ночи, бдят десятки, сотни верных, преданных товарищей, бдит невидимая и неуловимая, но мощная и несокрушимая организация. И я не чувствовал себя одиноким, брошенным на произвол судьбы, не чувствовал себя слабым и беспомощным. Я знал, кого сопровождаю, знал, чью жизнь доверили мне, и не что иное, не какой-то там страх или колебание, а именно это осознанное чувство ответственности, реально существующей опасности заставляло меня быть бдительным и осторожным.
Я нарочно избегал тесных, подозрительных улочек вдоль реки. Сторонился и широких оживленных бульваров. Предпочитал обходные, но более безопасные улицы в огромном лабиринте вечернего города. Иногда я оборачивался, но даже не видя товарища, шага не замедлял; и всегда, как только мы выходили на тихую улочку, до меня доносились его чуть слышные шаги. Мы вновь приближались к реке. Предстояло перейти мост — самое опасное место. Я упрекнул себя за то, что забыл предупредить его о необходимости увеличить здесь дистанцию. Но ни в коем случае нельзя было останавливаться. Это могло вызвать подозрение.