Кое-кто из крестьян посмелее говорили технику, чтобы он не пускал Соню на канал, но тот лишь смотрел на них продолжительно и ничего не отвечал. Видно, хоть и был он сильный человек, да не в его власти было приказывать молодой жене. Никто не видел, чтобы они разговаривали друг с другом. Ни разу не спускались они вместе в село. И, будучи не в силах понять ту скрытую драму, что разыгрывалась на удаленной станции, люди шептались о том, что Соня не только днем, но и ночью купается вместе с русалками в Синем омуте, где они жили с незапамятных времен. Многие клялись в том, что своими глазами видели, как бродит она по скалам с распущенными волосами, посеребренными лунным светом. Потому, мол, и муж ее, красотою ее околдованный, такой молчаливый, хмурый и злой.
Шло время. Дни становились все длиннее и жарче, а звездные ночи — короче и теплее. Партизаны с гор спускались на равнину, появлялись то здесь, то там, и окрестные села заполнили войска и жандармерия. Все горные перевалы охранялись, на всех дорогах и тропинках по ночам выставлялись тайные засады. Только у станции не выставлялись посты и никогда ни солдаты, ни жандармы не останавливались там. А в комнате техника и Сони все так же висел на ремне карабин.
Соня же, и на самом деле, начала исчезать по ночам. Ее муж не решался оставить станцию на своих помощников, чтобы отправиться вслед за ней. Может быть, нечто другое останавливало его, ведь и поныне никто так и не знает, что же произошло между ними. Но кое-кто из жандармов начал подозревать Соню. Настораживало их и то, что она единственная носила хлеб и продукты за пределы села. Следить за ней начали. Много дней укрывались за скалами, пока она купалась в Синем омуте, не смея на глаза ей показаться. Опасались братьев Каназыревых, но чем дальше прятались в оврагах, палимые солнцем, слепнущие как ящерицы, тем больше копилось в груди их лютое остервенение. Подслушивали непрерывно. Как-то вечером засекли Соню, когда та, выйдя из станции, затерялась в густом мраке акаций. Решив, что она снова отправилась к Синему омуту, жандармы кружным путем бросились туда. Старались двигаться тихо, но топот их подкованных сапог далеко разносился в летней ночи.
Никого не оказалось у Синего омута. И никакие русалки, разумеется, не всплыли. Только сонно бормотала вода в желобе, да нависшие скалы вглядывались в затаившиеся глубины.
Обманутые и обозленные жандармы поутру поведали обо всем своему капитану. Тот вскочил на коня и поскакал к станции. Молчаливо встретил его техник, а потом вышла и Соня — спокойная после сна, светлая и красивая словно заря.
С этого дня капитан лично возглавил своих людей. От солнца ли возле Синего омута, от огня ли какого внутреннего только лицо его похудело и высохло, одни глаза светились сумасшедшим блеском. Каждую ночь сидели в засаде у Синего омута. Каждую ночь боролись со сном под усыпляющий рокот желоба. И вот однажды, когда все вокруг уже потонуло в глухой тишине и только цикады стрекотали пронзительно и звонко, до них донесся тихий шепот, вздохи и в перерыве между ними та многозначительная тишина, что заставляет насторожиться. До боли в глазах всматривались в причудливые тени, но не могли понять, откуда же идет близкий шепот. Спустя некоторое время, чья-то тень шевельнулась у подножия скал. Капитан взревел. Из укрытий выскочили его люди. Вспышка выстрела осветила глубокую каменную пасть Синего омута. Через мгновение беспорядочно затрещали выстрелы тысячекратно отражаясь о скалы. Сдавленный женский крик прорвался сквозь трескотню и умолк. Чье-то тело свалилось в воду, мелькнуло среди бликов у входа в канал, потянув вслед за собой огненный вихрь пуль, распарывающих зеркальную поверхность омута, рикошетивших и жужжавших в светлой ночи подобно разъяренным осам.
Капитан с одним из жандармов кинулись к каналу. Остальные залегли у омута и простреливали каждый куст, каждую щель в скалах, но от тени, выстрелившей первой, не осталось никакого следа.
Как ни быстро бежали двое мужчин вдоль канала, плеск впереди них удалялся еще быстрее. Они больше не стреляли. Знали, что Соня в воде, и знали, что она не сможет уйти от них. Разгоряченный, задыхающийся и остервеневший, с лицом, исцарапанным колючками акаций, капитан на бегу разорвал воротник своей летней куртки.
Однако произошло самое неожиданное. Соня доплыла до железной решетки в конце канала. Никто не знает, то ли преследователи догнали ее, когда она была еще в воде, то ли раньше там оказался техник. Но на рассвете, когда жандармы у Синего омута повылезали из своих нор и к ним подошло подкрепление из села, картина, которую они увидели возле станции, привела их в ужас. На берегу канала лежали мертвые капитан и жандарм, а на дне, прижатая к решетке сильным напором воды, белела Соня. Ее подняли наверх и только тогда увидели рану на груди. Кинулись искать техника. В комнате его, как и раньше висел на ремне карабин. В магазине не хватало трех патронов. Самого техника не нашли нигде и с тех пор никто о нем ничего не слышал. В машинном зале ровно гудела турбина, под высоким белым потолком светили лампы, как далекие бледные звезды в ярком свете летнего рассвета.