Он дождался, пока его товарищ вылез из воды и шепнул ему:
— Возьми и мои вещи, все, что есть… Будем ждать тебя у станции!
— Да, но… — солдат встревоженно оглянулся. — Может быть, пойдем вместе, а? По тропинке?! Или по дороге внизу?!
Данаил обогнул омут.
— Плывите за мной! — крикнула ему Соня и прыгнула в воду.
Течение понесло ее, выталкивая на поверхность, и Данаил поспешно бросился вслед за ней. Свет струился под зеленым сводом акаций. То тут, то там снопы солнечных лучей пронизывали тенистый полумрак, золотили воду, позеленевшие камни, вмазанные в бетон, и в быстром движении светотени словно гонялись друг за другом, нанизываясь одна на другую подобно пестрой ленте. Время от времени Данаил цеплял ногами за дно, ощущая, как быстро несет его течение между тенистых каменных берегов. Он не мог остановиться. Черноволосая голова впереди него удалялась, делалась все меньше, сливаясь с водой. Он старался не терять ее из вида, но лучи солнца слепили глаза и вскоре далекие темные пятна совсем скрыли Соню от его глаз.
«Догоню ее у решетки!» — решил Данаил и начал грести еще энергичнее.
Бетонное ограждение по сторонам не давало ему возможности посмотреть на реку и сориентироваться, поэтому он начал считать удары ног. Уже не думал ни о чем. Не вглядывался вперед. Только считал.
Ощутил как властно засасывает его вода. Сквозь поредевшие акации во всей своей красоте засиял летний день и Данаил совершенно неожиданно оказался перед железной решеткой. Вытянув вперед ноги, он уперся в скользкие прутья и приподнялся. Позади решетки находился открытый круглый бассейн. Вода в нем лениво крутилась и словно из-под земли доносилось глухое клокотанье.
— Соня!
Карабкаясь по переплетенным прутьям, Данаил вылез на берег.
— Соня!
Не было никого. Только вода гудела в трубах да чуть ниже него краснела островерхая крыша станции. Еще ниже виднелась узкая полоска хлебов, прорезанная едва видным проселком. Какая-то маленькая фигурка, увешанная сумками и вещами, двигалась к станции.
— Эй, девушка… Соня!
Подождав еще немного, Данаил спустился по крутой тропинке к станции. На эмалированной табличке, висевшей на воротах, было написано, что вход запрещен; от белого здания с узкими высокими окнами доносилось равномерное гудение. Данаил толкнул ворота и зашагал по ровной аллее.
Невысокий человек с выбритым морщинистым лицом показался в дверях станции. Данаил остановился, испытывая неловкость.
— Что нужно, парень?
— Я ищу Соню… — Данаил потер руками голую грудь и показал в сторону акаций. — Мы вместе плыли!
— Здесь нет никакой Сони! — прищурил глаза мужчина.
Данаил ощутил странную пустоту в груди.
— Она живет здесь! — неуверенно сказал он.
— На станции никто не живет!
Данаил беспомощно огляделся.
— Может быть, вы ее знаете? Или видели ее здесь?
Мужчина покачал головой.
— Она сюда приплыла, — вздохнул Данаил. — И исчезла!
Снизу, от дороги среди хлебов, донесся голос его товарища.
— Извините! — сказал Данаил и медленно пошел к выходу.
Он чувствовал, что человек наблюдает за ним, и, выходя из свежей зелени двора, услышал его голос:
— Эй, парень!
Данаил обернулся к нему.
— Крутится возле Синего омута одна девушка! Но не Соня и не отсюда… Каждое лето живет в гостях у железнодорожного обходчика! В пяти километрах отсюда!
— Я ее найду! — поблагодарил Данаил и какая-то догадка мелькнула у него в голове. — Ничего, что не Соня!
— Ясное дело, что ничего! — засмеялся человек. — А Синий омут мы называем Сониным.
— Знаю! — Данаил помахал ему рукой и поспешил по тропинке.
Перед глазами его расстилались котловина и дорога, по которой они ехали рано утром на телеге, и куда его всегда будет тянуть, чтобы вновь открыть Сонин омут и ту единственную девушку, очарование которой каждый из нас всю жизнь носит в сердце.
Перевод А. Лунина.
ТРИ ВСТРЕЧИ
Я с трудом вспоминаю то далекое лето и вряд ли бы вспомнил о нем, если бы не Веска. Меня отправили на лето к знакомым в деревню. Заботились обо мне, как о писаном яйце, и я не успевал выпачкать руки и проголодаться. Старая хозяйка, бабушка Мира, купала меня за домом в корыте, я был таким маленьким, что не стеснялся ее, но вечером, перед сном, когда молодая невестка приходила за лампой, я натягивал на себя одеяло и с нетерпением ждал, когда она тихонько подойдет ко мне, укроет и, как всегда, поцелует в лоб.
Днем я вволю гулял по сельским просторам, швырял камнями в лягушек на речных отмелях и возвращался на ровную поляну, где уже много дней в облаке золотистой мякины устало шумела молотилка. Я любил смотреть, как подают наверх тяжелые снопы, как исчезают они в зеве молотилки, любил слушать, как протяжно затягивают песни девушки, как замирают их песни в знойном просторе шири, любил ворошить руками теплое зерно, которое медовой струей текло по желобу в белые меры.