Она молчала.
Приехала машина. Безжизненное тело Лины бросили в кузов и увезли. По счастливой случайности у Лины ничего не было с собой. Они не смогли узнать ни ее имени, ни ее адреса. Стали наводить справки.
А пока разыгрывалась эта трагедия, ничего не подозревающий Дамян вышел на последней остановке трамвая и пошел по глухим улочкам, мимо покосившихся лачуг на окраину, где берут начало люлинские холмы.
Но об этом я узнал много позже!
Тогда же я знал, что мне нужно охранять Сашку!
Я оделся, сунул во внутренний карман пиджака вальтер и вышел на улицу. Сейчас в этом квартале поднимаются высокие дома, трамвайная линия продолжена до самого парка и старые одноэтажные домишки на этом фоне выглядят еще более ветхими. С каждым годом их становится все меньше. Сначала рабочие забирают все, что может пригодиться, а потом экскаваторы разрушают торчащие стены и теперь уже недалек день, когда в этой части города не останется ни одной из тех приземистых лачуг, в которых ютились беженцы, ничто не будет напоминать о том времени, кроме имен на белом мраморе мемориальных плит.
Разрушен домик с флигелем в глубине двора, где погибла Сашка, не осталось широкой чистой комнаты Лины. В те времена улочка была тесная, немощеная и мне было трудно разгуливать по ней, не привлекая внимания.
День был тихий, но серый, с нависшими пушистыми облаками, под которыми горы казались странно близкими.
Я несколько раз прошелся мимо квартиры Лины. Поглядывал краем глаза на низкое строение во дворе, но не замечал ничего подозрительного. А из головы не выходила Сашкина вспышка, боль в ее голосе. И я снова и снова слышал как она упрекает меня во лжи. Тогда я впервые усомнился, имеют ли право на любовь Лина и Дамян. Никогда прежде я не задумывался о их любви. Воспринимал ее как нечто естественное.
Почему в таком случае Сашка набросилась на меня?
Почему была так расстроена сегодня утром Лина?
Во дворе никто не показывался. По улице изредка проходили женщины с хозяйственными сумками. На углу мальчишки играли в шарики. Я сделал вид, что наблюдаю за игрой, а сам не спускал глаз с двери, из которой могла выйти Сашка.
Мальчишки приседали, внимательно прицеливались стеклянными шариками и их голоса — то тоненькие, то смешно огрубевшие, напомнили мне о том, что когда-то я был мастером этой игры. Мои сверстники обычно держали шарик кончиком среднего и большого пальцев руки, слегка придерживая его указательным пальцем левой руки. Я целился безошибочно, не раз ударенные мной шарики раскалывались на две половинки. Мой прославленный удар объясняли тем, что я левша и левый глаз у меня очень точный, так же как и большой палец сильнее любого другого пальца. В армии было то же самое. Нас учили стрелять. Я стрелял правой рукой, прицеливался правым глазом, но мне было неудобно держать ружье на плече, и в мишени я не попадал. Все во взводе попадали в цель, только мои пули пролетали мимо. Начальство ругало меня, пока, наконец один поручик не вступился: «Да разве вы не видите, что он левша!» И приказал дать мне пистолет. Для пробы! Я выпрямился, поднял пистолет, выстрелил. А те, что возле мишени, машут флажком — дескать, попал! Потом бегут назад с мишенью. Показывают ее в удивлении и все видят: я стрелял так, что выбил из мишени целый круг.
— М-да! — сказал тогда поручик и похлопал меня по плечу. — Молодец! Ты впервые стреляешь из пистолета?
— Никак нет, господин поручик! — отвечаю я.
— Интересно! Очень интересно! — говорит поручик, вынимает из кобуры свой пистолет, проверяет его и подает мне. — Попробуй!
Вышел я опять на линию. Те, что возле мишени попрятались в окопе. Все на стрельбище замолкли, — а это была глухая котловина, окруженная со всех сторон каменистыми оврагами, оглашаемыми свистом пуль. Рука моя висит свободно. Легкий ветерок ласкает лицо. Правый глаз почти закрыт.
— Стреляй! — подает команду поручик.
Медленно поднимаю руку. Прищуриваю левый глаз, — чтобы видеть мишень. Нажимаю курок.
Сухие выстрелы оглашают котловину. Я быстро прицеливаюсь и как только в прорези в середине мишени показывается едва заметное белое пятнышко стреляю. Когда я кончил стрелять, те совсем одурели. На мишени зияли две огромные дырки.