— Вот и ты стала рабочей! — шутила Савина. — Только денег на байковую ткань не накопила и новой ночной рубашки еще нет!
— Когда снимет этот железный крест, — сухо произносила Донка, — тогда и признаем ее рабочей!
Я пожимала плечами. Могла, конечно, снять крестик. Воспоминания, которые он вызывал во мне — бледные и далекие — притупились. Но было приятно ощущать его легкое скольжение по вспотевшей коже; интересным было и то, что мужчины красильного, заметив крестик у меня на груди, заигрывающе подмигивали.
И с Донкой, и с Савиной я уже чувствовала себя близкой. Они ничего не скрывали от меня. Иногда вечером я выходила в город — то с Савиной, то с Донкой. Я все хотела понять, ходят ли они на свидания. Увы! Наверное, думала я, то, что их связывает, находится вне их характеров, вне ежедневия и всего того, что нас окружает. Ни Донка, ни Савина на свидания не ходили. А я уже было заприметила одного веселого, кудрявого парня из красильного. Поэтому обе мои подруги казались мне какими-то чудными и непонятными.
— Смотри мне! — сказала однажды Донка. — Коце хороший парень, наш, но все равно — смотри в оба!
Коце был тем самым кудрявым парнем из красильного, и я чуть в землю не провалилась от стыда: как они узнали? Я чувствовала себя ограбленной; шутки Савины встречала в штыки и вскоре стала походить на Донку. «А не пережила ли и она нечто подобное?» — думала я.
Но времени для раздумий не было. Да и сердиться тоже. Однажды под вечер Донка встретила меня у проходной, взяла под руку и сказала, что я уже взрослая, многое понимаю и теперь мне предстоит кое-что узнать, о чем я не должна никому говорить.
— Слушаю тебя!
— Когда вернешься домой, поймешь! — сказала Донка и еще раз предупредила. — Никому ни слова! Иначе…
Она не договорила. А в моем детском уме стали роиться удивительные картины ужасов! Мы медленно шли тихими улочками нашего квартала, и чем ближе подходили к старому, облупленному дому, окруженному большим запущенным двором, тем сильнее пальцы Донки сжимали мою руку.
— И ни о чем не расспрашивай! — вдруг промолвила она. — Никому ни слова. Поняла?
— Да.
Ее голос стал сухим, резким, на окаменевшем бледном лице не дрогнул ни один мускул. Мне стало страшно.
— Скажи, в чем дело?
— Придет время — сама поймешь! — ответила Донка. — А сейчас молчи! Ты ничего не знаешь, ничего не видела!
Савина уже была дома. Как обычно, она шутила, была спокойной. Мы поужинали. Стемнело. Я уловила какую-то скрытую напряженность и у Донки, и у Савины. Смутный страх овладел мною. Может, они просто пугают меня, или действительно над нами нависла опасность. Я еле сдерживалась, чтобы не заговорить, не спросить.
— Ложись спать! — сказала Донка.
Обычно я ложилась первой. Любила послушать о чем они беседуют между собой. Но на этот раз они даже не разделись. Я завернулась в одеяло и обиженно повернулась к стене. Подруги молчали. Я ощущала их затаенное дыхание и охватившая их тревога передавалась и мне. Потом я уснула.
Когда открыла глаза, в комнате было темно. До меня донесся шепот: один голос — низкий, звучный принадлежал Савине, а другой — незнакомый, мужской. Я как ошпаренная хотела повернуться и посмотреть, кто это такой, но Донка не дала.
— Спи! — тихо сказала она у самого моего уха.
«Не буду!» — захотелось мне крикнуть, но я осталась лежать неподвижно. Я улавливала каждое поскрипывание кровати Савины. Горячий, сжигающий стыд обливал меня. Я слегка откинула одеяло и лбом прижалась к шероховатой стене. Ее холод несколько успокоил меня. Неужели Донка и Савина совсем не такие, какими я их считала, неужели это и есть та самая тайна? Как же мне теперь жить?
Я все спрашивала себя! Безмолвные вопросы звенели в моей голове среди необычной и страшной тишины комнаты, в которой никто не спал.
— Тебе удобно? — вдруг услышала я голос Савины.