Всё было, как было, как оставлялось Натальей получасом назад. Лишь Назарка не гулюкал в ясельках, а успел когда-то свалиться на живот да так и уснул. Да так и посапывал он в блаженном покое.
Наталья скинула с себя располосованный ведьмою полушубок, направилась достать с полки чурок с нитками да иглу и тут попятилась...
На самой середине стола лежала кем-то забытая рукавица белого заячьего пуха. Кто-то, знать, больно торопился убраться из леснухи, сумевши непонятным образом учуять на расстоянии Натальино приближение.
Кто? Ну, кто? Следов-то никаких во дворе нету.
И тут пало Наталье в голову: уж не сам ли земляной дедушка бываету них в таёжке? Кому жеще, как не ему, столь умело, столь скрытно делать добрые дела?
Неизвестно, сколько б ещё стояла она посреди избы в полном раздумье, кабы внезапно да не потемнело в леснухе. Обернулась Наталья до малого оконца, и что же? А то, что всё его глядельце залепила клыкастая рожа гологрудой нечисти. Лопоухая рыскала по избе кровожадными глазами, будто искала в ней и никак не могла увидеть хозяйку. А когда уткнулась в неё диким взором, то вдруг захохотала с человечьей издёвкою. Так захохотала, что с потолка леснухи посыпалась труха, а за ясельной огородкою резано крикнул и закатился дурнинушкой перепуганный Назарка.
Если бы Наталья могла тут же кинуться на черноухое поганище, она наверняка повалила бы стену и придавила ею эту нехристь. Но покуда подхваченный матерью мальчишка приходил в себя, гривастой нежити и след простыл.
Вот когда поняла Наталья, что не вольна она далее оставлять сына в столь прокажённом месте. Хочешь не хочешь, а пришлось ей прямо поутру собирать Назарку, усаживать его на те самые салазки, на которых она запрошлой весною доставила на погибель в Глухую падь своего Назара, да отправляться в деревню.
Куда же ей ещё-то было податься?
Пробивалась Наталья снеговой тайгой и всё прикидывала: до какой бы ей доброй души с нуждою своею сунуться. Если и поймут её упорство деревенские бабёнки да не станут над нею куражиться, то и тогда надо подумать, у кого оставить парнишонку. У Авдотьи, к примеру, Минаевой своей кашеедины, — хоть корыто бери да посерёдке избы ставь. У Лизаветы Корюковой? У той полна хата престарелого хворья; тут и без Назарки последний сон жалобами да стонами у кормильцев отнимается. Ежели до Сивалихи сунуться, так у неб, бедной, до того пластянка кривобока, что домовой, должно быть, в курятник ночевать бегает. Про тех же, которые в достатке своём денно и нощно токуют, Наталья и думать не стала: те всё одно чужого горя не услышат...
На просёлок успела выбраться думальщица, но так и не решила, до кого бы ей приткнуться со своей обложившей головушку заботой?
Однако жизнь наша — то сума, то чаша; то она свет, то она тень... и так всякий день.
На великую на удачу вдруг видит Наталья — дед Урман шикает разлапистыми своими лыжами повдоль заснеженного просёлка.
Радость-то какая, надо же! Советчик ко времени.
— Не в деревню ли поспешаешь, дедушка? — взамен привета крикнула ему Наталья ещё сыздали.
— Туда, красота моя ненаглядная. Туда, — со знакомою ласкою отозвался Урман, — по людям стосковался. Старею, видно. Неделю как дома был и опять потянуло. А ты как?
— Бабы-то в деревне, поди-ка, всё судят меня? — спросила Наталья, опережая ответ.
— Судят, должно, — отозвался старый, да и пошутил. — Судить — не бобы садить: за каждым разом сгибаться не надо.
Тут он, подойдя вплотную, оглядел Наталью со вниманием, узнать захотел:
— Пошто это тебя закрутило? Осенним прям-таки листочком свернуло? Али опять чего на заимке стряслось?
— Стряслось, — отозвалась Наталья. — Наскрозь проняло!
И доложила тревожно:
_ Нечистая сила объявила себя наглядно!
— Да-ну! — подивился Урман. — А я, признаться, думал, что Назар твой, почуявши смерть, сам в тайгу убрёл — тебя чтоб горем не убить, надежду оставить.
— Не-ет. Душа моя знает — жив Назар. И не уберусь я из Глухой пади, покуда верю в это! А там, где есть вера, и век делу — не мера.
Обсказала Наталья всё как есть.
Выслушал её Урман. Со вниманием выспросил обо всём том, о чём мы с вами уже знаем, головой покачал, языком поцокал. Насчёт рукавицы заячьей сказал:
— А может быть, вовсе и не в спешке забыта она? Может, кто с умыслом оставил её на видном месте — себя обозначить захотел?
— Я и сама пробовала так думать, — призналась Наталья. — И оттого пала мне в голову мысль: уж не сам ли земляной дедушка бывает у нас в леснухе?