– Пом… помо-ги, – пролепетала она онемелым языком и губами и опять потянулась рукой к Кощею. Он нагнулся и лучше прислушался. Ксюша еле промямлила. – Лек… лекаство.
– Не волнуйся: все лекарства и сыворотку от змеиного яда я ввёл. Ты в безопасности, хотя за жизнь твою, скажу честно, пришлось побороться.
Ксюша с трудом помотала головой на подушке.
– Лек… лека-ство от махры… кутыш-ам.
Чёрные глаза Кощея на миг обожги её, но затем опять соскользнули в сторону.
– Такого лекарства я тебе не дам, Ксения.
К Ксюшиному горлу подступил ком. Кощей не хотел спасать умирающих, если те не из Башни. Если бы только она могла плакать, то заплакала бы, но в сухих глазах не было ни слезинки. Вместо этого она напряглась и попыталась подняться с постели. От усилия перед взглядом полыхнул каскад ярких вспышек. Тело пронзила боль, словно Ксюшу целиком выстругали из дерева и ни один сустав не гнулся.
– Эй-ей, далеко собралась? – одним мягким движением уложил её обратно на койку Кощей. Ксюша замычала и заворочалась снова.
– Оставайся на месте, – холодно приказал Узник. – Чего ты хочешь добиться? Лекарства от махры нет – вот почему я не могу тебе его дать, его просто не существует, есть только лечение, которое можно провести только в Башне. Лечение – экспериментальное, на основе микрочастиц, со сложной аппаратурой, и никто не войдёт в Башню и не поднимется на сорок девятый – понятно? Никто из внешнего мира не заглянет в лабораторию, даже если тебе нельзя.
Ксюша с озлобленным стоном, как могла, содрала с себя руку Кощея и опять попыталась подняться. Ей нужно к Саше – рассказать, что случилось и оправдаться, помочь Оксане хоть чем-нибудь! Ей надо наружу – немедленно, срочно! Но когда она оттолкнула Кощея и повернулась к окну, то увидела снег.
Как снег?.. Почему снег!
– Поч-щему с-снег?.. – пролепетала она. За плексигласом летели крупные снежные хлопья.
– Зима, Ксюша, – отозвался Кощей. – Чтобы спасти тебя понадобилось много времени и саркофаг – я подключил тебя к системе жизнеобеспеченья, чтобы спасти твой мозг от некроза. Ты выжила, но после укуса прошло больше двух месяцев, наступила зима. В наших краях лето очень быстро кончается. Всё это время, Ксения, ты проспала.
Кощей сам поглядел на окно. За белыми хлопьями снега серел пасмурный день. Тонкая морозная паутинка тянулась от рамы к сердцу окна. Ксюша как будто полетела в бездонную яму и рухнула на постель – время упущено, никого не спасти, она пропала из города на два долгих месяца, до самого конца лета и осени, и Сашенька теперь её ненавидит.
*************
Заветное место, запретное. Ночное купание смели тревожить лишь звёзды за тонкой хмарью и ночной ветер. Тихая девичья песня лилась над гладью тёмного озера. Сюда приходили только жрицы мудрой Макоши. Девушки в рогатых кичках бережно зажигали свечи, каждый огонёк отражался в кружевной серебряной оградке на берегу, во встревоженной купаньем воде, играл молочным отсветом на влажной коже избранницы Прави.
Только она имела право окунаться в озеро в заповедном месте. Рядом со святилищем Макоши, где она провела весь последний год, всегда царствовала тишина и неспешность. Она любила эту божественную, трепетную и почтительную тишину.
Зачерпнув ладонями прозрачной, хрустальной воды, помощница-жрица окропила ей волосы цвета воронова крыла. Стройное тело Берегини давно привыкло к студёной прохладе. Тайное купание скрывалось от посторонних глаз, как священный обряд. Но нашёлся тот, кому порядки не писаны.
Пение жриц пресеклось, девушки заоборачивались на широко и нагло шагающего к озеру хмельного мужчину. Ксения тоже заметила его, но сделала вид, что не видит, и знаком велела помощницам продолжать таинство. Только Великая Жрица Изяслава уверенно заступила путь городничему.
– Ван, не гневи Макошь! Совсем стыд потерял? Какой леший тебя приволок на купание!
Бородатое круглое лицо Вана расплылось в сладострастной улыбке.
– Сама знаешь, какой.
Он вцепился глазами в Ксению, кто нагая стояла по пояс в студёной воде. Великая Жрица недобро прищурилась на городничего.
– Святотатство творишь – ради блуда? Оставь Берегиню! Она и так из-за тебя ночей спать не может, домогательств твоих отчуждается!
– Ночей спать не может, говоришь? – просипел городничий – хмельной, красный и разопрелый от медовухи. – Может и не спит, да только не из-за того, что чуждается. Это же я – Я! – её за золотой хвост из озера выловил, это я попросил!.. Кто же знал, что она серебро больше золота любит? Ох, а власть-то она – ещё пуще любит, ох любит! Быстро же вы ей, клуши не щипанные, поверили…