Берегите матерей!

Как встарь, аулы лепятся к горам.
Но жизнь пошла в аулах обновленно,
И новых сыновей качают там
Вершин аварских смуглые мадонны.

И ты меж ними бережной рукой
Меня с подушки теплой поднимаешь
И, хлопоча, как пчелка, день-деньской,
В одну семью всех близких собираешь…

В засушливый тот год посев зачах,
В горах шумели грозы то и дело.
Но мама разжигала наш очаг,
И вся семья у котелка сидела.

Стучали ложки о пустое дно,
И каждому перепадало мало,
Но радость пробивалась все равно,
Как в щель скалы шиповник грозно-алый.

Мы скудный ужин ели всемером:
Родители, четыре сына, дочка.
И утешались: «Нет, не пропадем,
Весь урожай сберем по колосочку».

Так рассуждал весь честный Дагестан
И вся страна, подхваченная бурей…
Чадит очаг. В горах плывет туман,
Но сквозь туман видны клочки лазури.

…Здесь, мама, ты с черною шалью рассталась,
С той самой, которой в беде укрывалась,
Так что же тебе, моя мама, осталось?

Остался кувшин, чтоб ходить за водою,
Студеной, прохладной водой ключевою,
Тебе, что не знала ни сна, ни покою.

Остался возок у предгорья средь поля,
Осталась суровая женская доля,
Остались еще на ладонях мозоли.

Осталась забота о старой корове,
Еще о дровах для зимы и о крове
И страх за отца и за наше здоровье.

Осталась тревога о детях подросших…
Все рвутся куда-то, но вряд ли поймешь их,
А вдруг даст судьба им друзей нехороших?

Остались лишь женские вздохи украдкой,
Внезапно блеснувшая белая прядка.
Морщинка на коже, вчера еще гладкой!

Я вижу, как сено ты сушишь на крыше,
Стоишь ты на крыше, как будто на круче.
Тростинкой ты кажешься тем, кто повыше,
А тем, кто поближе, — скалою могучей.

Стоишь наверху ты, стоишь над скирдою,
Пускай выплывают туманы с верховья!
Над миром стоишь милосердным судьею
С печалью своей и своею любовью…