— Тебя.
— Меня? — Скирлы даже поперхнулся.
— А кого же еще-то? Без тебя — ничего не выйдет.
— Ты постой, постой меня стращать да завлекать похвальбами. Дай подумать, помозговать… Дело не шутейное, а я на одной ноге и на седьмой десяток пошло мне… Подумать надо.
— Очень я тебя прошу. Не откажи, дедушка Скирлы. А то ведь меня хотели за главного выбрать. Чудаки.
— Вон оно что! А ты что же, заробел?
— Поблагодарил за доверие и сказал, что не могу я быть главным, когда в Ягодном есть заправский волчатник.
— Так-так-так. Стало быть, испугался?
— Я испугался? Ты что, дед? Меня не знаешь? Или думаешь, что я не берестняковской породы?
— А чего же отказался?
— Я же сказал, почему!
— И я главным не буду, — упрямо отрезал дед Скирлы.
— Как не будешь? — поразился Прохор.
— Очень просто. Сам испугался, а меня втравливат. Хитер, малый.
Берестяга никогда еще не видел таким своего старого друга и поэтому был так поражен его отказом, что растерялся и стал агитировать старика. Говорил о том, какой ущерб могут нанести колхозу волки, если их не истребить, и о том, что сейчас все должны помогать фронту.
Скирлы слушал Берестягу и про себя улыбался. И вовсе он был не против возглавить облаву, но у старика возник свой план. Ему захотелось сделать доброе дело для своего юного друга, хотелось, чтобы к нему пришла слава настоящего охотника. Поэтому Скирлы и стал упрямиться… И чем Прохор больше упрашивал старика, тем он ретивее отказывался. Наконец Прошка окончательно выдохся и замолчал. Несколько минут он сидел, низко опустив голову, затем встал и собрался уходить.
— Пошел я, — сказал он глухо.
— Счастливочки.
А когда Прохор подошел к порогу, Скирлы окликнул его:
— Постой, Прошка.
— Чего?
— А в помощники я к тебе пошел бы.
— Ты? Ко мне в помощники? Как же так? Что-то ничего я не пойму. Главным отказываешься — а в помощники идешь…
— Ну так что из того? Ты помоложе моего. Вот и побегай, организуй подвоз, добудь ружья, проверь одежду, заряды. А я тебе помогу. Я советы давать стану, а ты будешь распоряжаться. Согласен?
— Я-то согласен. Но не по-честному это будет: ум твой, а язык — мой.
— Как хочешь, Прохор. Не нравится моя придумка, не принимай. Я и дома посидеть могу.
— Согласен я, согласен. Только больно несправедливо.
— Понимал бы ты что-нибудь в справедливости! Так и должно в жизни быть: ум стариковский, а дело — молодых. Так по рукам?
— По рукам.
— Вот и справно. А то обижаться вздумал, меня в отсталую контру сразу произвел. Никогда горячиться в жизни, Прошка, не надо. Все сначала взвесь, прикинь, обдумай, а потом уже делай или говори… А теперь слушай, что скажу тебе… Стая держится в Аюкловом урочище.
— Почем знаешь?
— Когда не знаю, не говорю… Стая большая. Сегодня всех обеги и предупреди, что завтра чуть свет выезжаем. Обо всем позаботься. Я же зарядов наделаю. И чтобы на всех халаты белые были… С хвоей бы попариться всем надо, чтобы дух человеческий отбить… Лошадей оставим в сторожке, а оттуда к Аюкам на лыжах пойдем. Теплей пусть одеваются, но половчее. Учить тебя нет надобности. Еще что забыли?.. Все вроде бы. Флажков у меня хватит. А отцовские флажки целы?
— На чердаке хранятся.
— Возьми с собою. Дед Игнат не поедет с нами?
— Хворает он еще.
— Жаль. Мимо твоего деда ни один волчина не проскочит. С любым зверем твой дед совладает. Вот только…
Прохор понял, о чем хотел сказать Скирлы, и заторопился уходить.
— Побегу я, Скирлы.
— Беги, беги. Ничего не забудешь? А то ведь потом спросят с главного. Штрафовать будем. Пусть Трунов водочки старикам разживется. Мне не надо, а кой-кто после охоты это дело любит. Ступай. Ступай.
Сначала Прохор побывал у Николая Николаевича и рассказал ему о своем разговоре со Скирлы.
— Ничего не поделаешь, Прохор, — ответил Симаков. — Придется вам руководить охотой. А сейчас пойдемте к Трунову и договоримся обо всем, что нужно.
…Уже поздно вечером Берестяга попал домой. Он решил взять все необходимое для охоты и пойти ночевать к Скирлы.
Дед Игнат, узнав об охоте, заохал.
— А может, Проша, выдюжу? А? Если, скажем одеться потеплее?
— Нет, дед, сиди дома. Нельзя тебе. С тобой было бы лучше, но слаб ты еще.
— Это верно, — слаб я еще…
Укладываясь спать. Прошка вспомнил, что так и не зашел к Тане. А ведь обещал. Обещал прийти к ней учить уроки. «Теперь обидится, — решил Берестяга. — А может, не обидится: ведь для мира стараюсь, не для себя… Она ведь справедливая. Она все поймет». — И тяжело вздохнул.