Чувствовала себя она не совсем удобно. Грустно ей стало, когда бадхн все тем же своим жалобным голоском стал читать свадебный контракт, в котором было сказано, что Шая-Егудо-Зейв береб Арие-Йосеф берет на себя добровольно все обязанности мужа, и прежде всего обязанность кормить и содержать ее, Итэ-Хаю, и если он, Шая-Егудо-Зейв, захочет ей дать развод, он вынужден будет выплатить ей определенную сумму… Еще целый ряд условий был записан в контракте, лишь одно — всего-то малость! — махонькую малость забыли в этот контракт включить: про любовь, про верность, преданность. А это, как она понимала, должно было быть основным в контракте, ибо в этом-то вся суть. Егудо стоял лицом к лицу к ней с обручальным кольцом, которое подал ему раввин, и с радостью повторял за ним на древнееврейском языке: ты ли принадлежишь мне с колечком этим?
Она лишь одобрительно кивнула головой, хотя знала древнееврейский язык в совершенстве и могла внятно ответить.
Егудо ловко надел ей на палец кольцо. Грустное настроение невесты передалось и ему. Они печально стояли, пока раввин с бокалом вина в руке говорил благословение: «Благодарю тебя, кто живет в небесах, что ты соединил этих молодых людей, да пусть гремит глас радости, голос жениха и голос невесты, да будет праздник!»
Возможно, что благословение раввина развеселило Хайчик, или она повеселела оттого, что раввин, отпив глоток вина из бокала, замочил курчавую бороду и при этом с наслаждением чмокнул, или потому, что и Егудо (так велит обряд) и ей раввин поднес в рюмочках напиток, только что им опробованный, а они тоже, как и раввин, зачмокали. Так ли, иначе ли, но когда раввин с какой-то молодецкой удалью швырнул к ее ногам бокал, Хайчик, как и полагается в таком случае, весело и радостно, стала топтать каблучком этот бокал и раздробила на мелкие осколки.
Домой невесту ведут еще с закрытыми глазами. Теперь рядом с нею шагал Егудо, уже не жених, а муж. Шли они через все местечко, и все поздравляли и желали всевозможных благ, главное — счастливой жизни! Впереди шли музыканты. Теперь они играли не грустные мелодии, а бодрые, веселые, чаще всего повторяли «Марш путеевский», который на всю жизнь запомнился Егудо. Он его часто напевал потом. Впоследствии Егудо узнал, что этот марш сочинил Иоганн Штраус и назвал «Персидским маршем». Но тогда, на их свадьбе, в интерпретации еврейских музыкантов марш назывался почему-то «Путеевским». Накануне смерти Егудо, глядя на жену влажными, блестящими глазами, в последний раз печально мурлыкал этот марш. Она, его Хайчик, подтянула мелодию, и они вновь почувствовали себя молодыми.
Когда она неожиданно запела, соседки Клары Борисовны не удивились. Мелодия им показалась как будто знакомой, хотя они и не знали, что это «Персидский марш». Эта мелодия всегда вдохновляла Клару Борисовну в трудную минуту.
«Марш путеевский» музыканты прервали на полуноте при входе во двор дома Борихайзика, где отныне предстояло жить молодым. Прервали, очевидно, специально, чтобы невеста могла услышать, как ей подсказывают:
— Правой ступай, правой…
Вот так же музыканты оборвали мелодию возле синагоги, когда со всех сторон до Хайчик доносилось:
— Правой ногой! Правой…
«Все шагают левой, мы — правой», — подумала Клара Борисовна, но ничего не сказала своим соседкам.
А соседки даже внимания не обратили на эту подробность церемониала свадьбы Клары Борисовны. Их интересовало, какое угощение ждало гостей, как были накрыты столы.
Разумеется, присутствовали традиционные блюда: мясо в кисло-сладком соусе, которое мать Хайчик, Малка, великолепно готовила, фаршированная рыба с перцем и другими полагающимися специями, золотой бульон, гусиные шкварки, шейки, наполненные фаршем из рубленого мяса, риса, чеснока, муки, корицы. На столах стояли тарелки с тертой редькой, голубоватый хрен подавался в закрытых горшочках — чтоб не выдохся. И конечно, морковный цимес. Всевозможные запеканки, кугель, печенье разной формы — и сладкое, и с кислинкой. Вино лилось рекой. Большим спросом пользовалось пиво. Его привез на свадьбу внучки отец матери Хайчик. Подавались и сладкие компоты — для женщин: пейте, наслаждайтесь…
Пока гости, восседая вокруг стола, трудились ложками да вилками, бадхн не дремал: