— Великомученик вы…
И поплотнее укрыла шарфом шею.
Давид Исаевич шагал плечом к плечу с ней, шаркая по асфальту толстыми подошвами ботинок, стараясь осмыслить ее слова. Видимо, она жалеет его и как будто искренне. Значит, есть за что. Со стороны видней. Давид Исаевич ссутулился и как-то сразу постарел.
«Хорошему человеку жить всегда трудно», — думала Анна Арнольдовна, искоса поглядывая на Давида Исаевича. Возникло желание приласкать, приголубить спутника, сунуть руку куда-нибудь под мышку ему, прижаться к его бедру, шепнуть на ухо что-нибудь доброе, теплое, но она не решалась. Почему? Поди знай. Тяжело вздохнула Анна Арнольдовна, думая о своем. Все дело в том, что он вряд ли счастлив в семейной жизни. У нее мало оснований так считать, почти никаких поводов, но все же так думалось. И она произнесла нарочито громко:
— Кто с чертом привык, тому с богом мука.
Давид Исаевич даже остановился.
— Кто бог, кто черт?
Анна Арнольдовна не ответила, ушла вперед, а Коростенский терялся в догадках, что с ней.
6
И вновь вспомнилось прошлое.
Давид Исаевич, сразу же после того как переправился через Дон, на секунду оглянулся. Увидел на оставленном берегу реки осиротевшую станицу Аксайскую и остро, всем существом ощутил горький запах дыма горящей степи. Одна мысль долбила мозг: «Надо сопротивляться!» И зудила нестерпимая боль — нет его батареи, грозной боевой силы, нет. Но солдатское братство ведь не рассыпалось и командиром оставался он, Коростенский.
Прежде всего Давид Исаевич распорядился занять окопы, подготовленные еще прошлой осенью. Карабины, автоматы и несколько противотанковых ружей удалось переправить, и они были в целости и сохранности. Имелся запас, довольно значительный, ручных гранат.
Не исключено, что Давид Исаевич и его товарищи по оружию со временем стали бы заправскими пехотинцами. Но на вторые сутки вместе с прибывшей на фронт свежей дивизией примчалось несколько автомашин артиллерийской бригады, в которой служил Коростенский, с приказом комбрига всем артиллеристам срочно прибыть на сборный пункт бригады.
Новые орудия удалось заполучить не сразу. Артиллеристы Давида Исаевича благополучно и вовремя добрались до сборного пункта бригады, но буквально на следующий день им пришлось отступать еще дальше в донскую степь. Бригада почти не участвовала в боях, лишь несколько раз ее оставшиеся в строю орудия отражали попытки вражеских танков прорваться через наши фланги.
И то, что артиллерийская бригада отходила без серьезного сопротивления, доставляло Давиду Исаевичу глубокое страдание. Прежде батарейцы частенько слышали его заразительный смех. Теперь же на его хмуром лице и улыбки не замечали.
Шагал по жаркой степи Давид Исаевич рядом со своими товарищами. Он мог бы сесть в кабину грузовика, который удалось переправить через Дон, но ему не хотелось отделяться от своих боевых друзей. Он шагал и шагал, а в голове роились горькие мысли. И он, Давид Исаевич, тоже несет вину за то, что приходится так позорно отступать. Если бы удалось переправить в целости гаубицы через Дон, если бы воевали получше, может, и удалось бы остановить немца. Эти раздумья прервались истошным криком:
— Возду-ух!
«Мессершмитт» коршуном снижался над степью, со звенящим ревом, на бреющем пролетел низко-низко над городом и поливал пулеметным огнем машины, повозки, гонялся даже за отдельными людьми. Бойцы открыли беспорядочный огонь из винтовок, пулеметов, пистолетов. Сделав несколько кругов, самолет исчез так же неожиданно, как и появился. Такое происходило несколько раз в день.
А дороге, казалось, нет конца. Идти становилось труднее — открылась рана на ноге. Прежде он ее за рану-то не считал, подумаешь, осколок мины царапнул лодыжку. Давид Исаевич стал заметно прихрамывать на больную ногу.
Однако все имеет свой конец, и через несколько суток изматывающего пути Давид Исаевич входил в небольшой осетинский городок Назрань, где должен был получить орудия для своей батареи.