Как был, босой, в галифе и белой нижней рубашке, Ванин сел за стол, положил шифрограмму под лампу и внимательно, осмысливая каждое слово, прочитал ее. Рихтер сообщал:
«Рихтер — Старику. От Баварца. Гитлер до сих пор не принял решение о новой дате наступательной операции в направлении Курск — Орел. Гудериан, Модель, фон Клюге, Манштейн настаивают на переходе к окопной войне, чтобы в течение года собрать силы для удара. Гитлер рассчитывает на рост противоречий между СССР и Британией вплоть до разрыва отношений. В ходе совещания 14 мая он отметил важность крупного наступления для поддержания духа в войсках. При этом согласился с мнением Йодля, что пока можно ограничиться операцией на юго-востоке Украины. В заключение Гитлер потребовал к следующей встрече высказать аргументы за и против введения в действие операции «Цитадель». Одновременно наблюдается масштабная мобилизация ресурсов, укрепляется самоходное, танковое и противотанковое оснащение. На совещании Гиммлер передал Гитлеру доклад о достижениях в разработке чудо-оружия, но отказался публично его озвучивать. По словам контакта, близкого к группе Остера, с начала года немецкие физики сделали важный прорыв в урановом проекте».
Красным карандашом Ванин подчеркнул в донесении два последних предложения. Затем подошел к сейфу, достал из него несколько радиограмм, полученных за последний месяц от резидентуры в Германии, США и Швейцарии, содержание которых пересекалось с тем, о чем сообщал Рихтер, перечитал их и также отметил красным некоторые фрагменты.
В кабинет с дымящимся кофе вошел Валюшкин; стараясь не расплескать, поставил чашку перед Ваниным.
— Костину отправили? — не отрываясь от бумаг, спросил Ванин.
— Так точно.
— Утром, как появится, пусть сразу зайдет.
Валюшкин направился было к выходу, но на полпути замер и обернулся.
— Босый! — всплеснул он руками. — Да как же это вы босый-то сидите? Неделю, как из болезни — и опять?
— Ладно-ладно, иди, — отмахнулся Ванин.
— Как это иди? — не унимался Валюшкин. — Мне что же, опять вам горчичники клеить? Вон же сапоги стоят, каши ж не просят.
— Иди, Сергей, я сейчас обратно лягу.
Губы Ванина тронула невольная улыбка. Сам деревенский, он любил этот сельский говорок, которым грешил Валюшкин, родившийся на Вологодчине. Коренастый, крепко сбитый для тяжелой крестьянской работы, с простовато-грубыми чертами лица и маленькими серыми глазами, Ванин часто ловил себя на кажущейся неисполнимой мечте вновь оказаться в родном Капонино — в избе, на сеновале, на речке, — пройти по пыльной улице, потянуть за вожжи отцовскую гнедую кобылу…
— Подними меня ровно в семь, — сказал он Валюшкину. — Да сам вздремни.
Берлин, «Адлерхоф»,
16 мая
В последнее время ресторанные вечера в кабаре «Адлерхофа» нередко оборачивались офицерскими скандалами с привкусом фронтового отчаяния. Вот и теперь, спустившись в зал, Хартман увидел, как перебравший гауптман, что-то нечленораздельно рыча, одной рукой старался сорвать с головы повязку, а другой — схватить за шиворот не менее пьяного Джорджи, который слабо вырывался, заливаясь истерическим смехом. Столпившиеся вокруг военные пытались разобраться в конфликте, но только усугубляли его. Кто-то выхватил пистолет. Музыканты бросили играть. Официантки с визгом сбились поближе к выходу. Распалившийся гауптман подсунул в нос Джорджи окровавленные бинты и взревел более-менее внятно:
— Тыловая крыса! Вошь! Сука! Дайте мне пистолет — я пришибу эту мразь!
Из открывшейся раны хлынула кровь, и сцена обрела законченную гротесковость.
— Что встали? — шепотом рявкнул Хартман официанткам. — Успокойте гостей.
Девушки послушно кинулись к возбужденным военным.
Хартман щелкнул пальцами в сторону музыкантов и под умиротворяющие звуки «Лили Марлен» подошел к гауптману, вцепившемуся в Джорджи.
— Марта, наложи повязку, — приказал он старшей официантке и с вежливой улыбкой обратился к гостям: — Прошу успокоиться, господа. Мы все устали. Давайте развлекаться, не унижая звания немецкого офицера.
— А это еще кто? — набросился гауптман на Хартмана. — Очередная тыловая крыса?
Хартман выдернул Джорджи из рук скандалиста и нагнулся к его уху:
— Слушайте, вы, единственная жертва войны, если в окопах вас не научили субординации, то можно повторить урок дома. И мой вам совет: держите себя в руках, когда с вами разговаривает старший по званию.