Сидориха вынула из печки чугун какого-то варева.
— Вот и вся еда, — пожаловалась Нине. Разлила себе и сыновьям. — Крапива и щавель, да немного картошечки — раньше свиньям такое давали, а теперь…
Махнула рукой, разломила на три части хлебушек; застучали ложками.
А в памяти взвился зимним ветром голодный вечер, когда некуда было идти. И голос тёти: «Приютила бы тебя, да, видишь, саму приютили»…
Нина опустилась на лавку у входа рядом с подругой.
— А дядя Никита с теть Катей?
— Катерина с детьми в Сухиничи подалась, — оторвалась от тарелки Сидориха. — А Никита… А Никиту убили на фронте. Никто из братьев моих не вернулся… И Грушиного Ванечку убили. У Дуни нашей всех четырнадцать сыновей война проклятая забрала.
— У тёти Дуни из Радождево? — вспомнилось, как пахло яблоками, жужжали пчёлы и со двора доносились весёлые ребячьи голоса.
— Кто на фронт, кто в партизаны, кто… Ни один из сыновей не вернулся.
Вздохнула и снова принялась за еду.
Миски быстро опустели. Сидориха собрала их со стола, понесла мыть во двор.
Сыновья лениво последовали за ней.
Аня поднялась со скамьи, оправила складки синего платья в белый горох.
— Пойдём что ли?
— Пойдём… — последовала её примеру Нина, сделала было шаг к двери, и вдруг снова оказалась у стола, улыбаясь, как в детстве старший брат, замышляя проказу.
— Что ты задумала? — хихикнула Аня.
Нина сцапала в карман колоду карт — тётину отраду и опрометью бросилась к двери. Аня-хохотушка за ней.
— Куда ты, Нинка? — забеспокоилась Сидориха.
Почуяв неладное, бросила миски и заспешила в дом, едва не отдавила хвост разлёгшейся на пути черно-белой тощей мурке.
— Бррысь! — прикрикнула на кошку.
Хвостатая испуганно метнулась в сторону, а через пару мгновений и Сидориха с вытаращенными от негодования глазами отскочила назад на крыльцо и побежала, не считаясь с путавшейся между ног юбкой.
Подруги были уже далеко за деревней, но не собиралась сдаваться и Сидориха.
— Нинка! Отдай карты!
Девушки, смеясь, бежали по лугу и, явно, не собирались возвращать ей пропажу, потерялись вдали, в васильках…
— Зачем тебе карты, Нин? Гадать что ли? — расспрашивала Аня уже в вагоне, ещё более смешливая от близости встречи с домом, и в то же время Нина чувствовала: прячется, как от дождя, подруга в словах от тревоги.
Что ждёт впереди — даже картам неведомо, сколько их не раскидывай…
Одно очевидно: долго ещё будут затягиваться на смоленской земле страшные отметины войны.
Станция предстала развалинами — вокруг одни обугленные стены.
— Ой, Нин, а я даже не знаю, цел ли наш домик, — Аня заспешила вдоль рытвин: до Ельни десять километров, а хочется поскорее обнять родителей.
Дом Нестеровых стоял на месте: не дом даже — домишко. Маленький, как большой скворечник, высился над болотцем за деревней.
Аня опрометью бросилась к двери.
— Ой! Доченька!
— Мамулечка!
Женские голоса слились в один, счастливый, и тут же их заглушил радостный бас «Анюта вернулась».
— Папка!
Нина тихо вошла в дом. Невысокая щуплая женщина целовала и целовала дочь — как в последний раз не могла оторваться.
У стены на лавке мужчина с деревянной ногой чинил какие-то валенки, так и остановилась в воздухе рука с иглой.
Аня мягко вывернулась из материнских объятий, подошла, обняла отца, скользнула взглядом с родного лица вниз.
— В сорок третьем потерял, — ответил отец на незаданный вопрос. — Тогда и демобилизовали.
Мать всплеснула руками:
— Ой, доченька, мне тебя и накормить-то нечем!
— Ничего, мы не голодные, — солгала Аня.
— А подружка откуда? — заметила, наконец, Нину.
— Наша, смоленская, из Козари… — вспомнила и Аня, что приехала не одна.
Женщина достала из шкафчика под образами кусочек хлебушка, немного побольше, чем лежал на столе в доме Сидорихи, отрезала половину и разделила её надвое, протянула дочери с подругой.
Он так и рассыпался в руках мякиной и картошкой.
— Пойдём, посидим возле дома, — кивнула Аня подруге.
Сели доедать крошки на скамейку под окном. Ажурным абажуром свисали сверху неспелые гроздья рябины, не закрывая от полуденного солнца.
Аня вздохнула:
— Ой, Нин, как жить будем?
Нина отыскала взглядом в траве лягушонка и ждала, куда он прыгнет: к дому или обратно в болото.
— Не елись нам там котлеты, рулеты, — блуждали по камышам, по лугу и деревне вдали лисьи Анины глаза. — И что приехали, дуры? Работали бы там, да и всё…