Закат незаметно вступил в сговор с кронами, будто затеял побег на звёздное небо.
Нина решила, наконец, остановиться, перевести дух. Бело-розовой пеной растеклась по мшистым пням брусника. Скоро такими же соцветиями рассыплются звёзды на небе. Поляна, наголо выбритая топорами, хоть и казалась бесконечной, но осталась позади. Впереди спасительный лес. Лысоват ещё, только тронут первым пухом, как головка младенца, да хохлятся хвоей вечнозелёные, но в чаще, за стволами, не найдут ни люди, ни даже собаки. &&&&&&&&& О чём-то своем, беззаботном, журчал лесной ручей, притворялся речкой, а сам — перешагнуть можно.
Беглянка сделала шаг к воде и взвыла волком. Только теперь ощутила, ноги разодраны в кровь — только удивляться остаётся, как не ощущала до сих пор наглой саднящей боли.
От толстых носков только и осталась, что резинка, штаны до колен изодраны в клочья.
Нина села на землю, покрытую, как ковром, прошлогодней хвоей и мелкими ветками. Наклонилась к воде, протянула руку к влажной речной прохладе.
Глотнула с ладони, но так не напьёшься… Опустила голову к самой воде, стала пить по- животному, жадно, волчицей.
Потревоженная гладь выдала в отместку отражение. Полюбуйся, на кого ты похожа — пугает? насмехается?
Взгляд — затравленный и жёсткий, брови, как один упрямый жгут и губы несокрушимы, как дверь карцера.
«Одна в тайге», — говорили глаза и рот на журчащем языке ручья то, о чём Нина боялась и подумать.
В волосах, топорщившихся гривой, путались обломки веток.
Нина торопливо расчесала сбитые пряди пальцами, как будто это сейчас было самое важное, и только, собрав их кое-как в косу, опустила ноги в ручей и тут же рассталась с мыслью снять одну резинку с лодыжки, чтобы держала косу.
Пульсирующая боль рвалась наружу, пятнала воду кровью.
Моська замолчала, уступив место странному медному гулу. Нина осторожно двинулась на звуки.
Неужели музыка?
Где-то поблизости играли на трубе. Вернее, труб было несколько. Оркестр. Духовой.
Только… ОТКУДА В ТАЙГЕ ДУХОВОЙ ОРКЕСТР?
От этой мысли стало весело и страшно. Притихла, затаилась даже боль.
Крадучесь, Нина шла на звуки. Сквозь стволы показались очертания стен. Значит, ночью не разорвут в тайге звери.
Нина сделала ещё шаг и едва сдержала крик досады, который рвался ввысь, как вой затравленной волчицы.
Перед ней был лагерь, тот же ОЛП, только с другой стороны…
Играл, действительно, оркестр, хотя утром ничто не предвещало в лагере праздника.
Нина остановилась у ворот. Как комната в кромешной темноте, постепенно обретала очертания действительность. Она была уже не такой пугающей, как показалось сначала.
Лагерь стоял перед девушкой чужой, незнакомый, хоть и очень похожий на тот, из которого она сбежала.
Нина осторожно постучала в дверное окошко — одно из тех, в которых появляются или слишком бодрые (Надо быть всегда на чеку!) или слишком сонные (Что надо?) лица.
Пожилой вахтёр скользнул по девушке рассеянным взглядом сквозь решётку.
— Здравствуйте, — несмело начала Нина, и сама удивилась, как тихо и испуганно прозвучал её голос, как будто чужой.
Но вахтёр равнодушно кивнул Нине, и, по всей видимости, не собирался ни о чём-то расспрашивать, ни тем более, звать кого-то из начальства.
Девушка всё ещё нерешительно пересекла грань, за которой оставалась ненадолго обретённая свобода, а мысли в голове пытались заглушить одна другую. «Зачем же снова в лагерь?» — говорила безрассудная. «Лучше в тайгу к диким зверям?» — насмехалась осторожная.
Волки и ночь страшили ещё больше, чем карцер, тем более, ноги изодраны в кровь и силы на исходе.
Охранников, однако, поблизости не было.
На пустыре у окутанной аппетитными запахами столовой играл оркестр.
Плотным кольцом музыкантов обступили зрители в зэковской униформе.
Нине с трудом удалось протиснуться поближе к сцене. На подошедшую беглянку никто не обратил внимания.
Трубы важно выдували весёлые песни, а прямо на траве кувыркались двое клоунов, одетых в пёструю не рваную одежду, с носами, как красные сливы.
Картинно поджав лапки, ждали команды собачки в воротниках из ярких лоскутков.
Одна была особенно умной, считала разноцветные мячи. Их было у клоунов пять — два зелёных и три жёлтых.
Маленький толстый клоун убегал то с красными, то с жёлтыми шарами, а другой, худой и длинный спрашивал у умненькой дворняжки, сколько осталось, и она всегда отвечала правильно, лаяла то два, то три раза.