Литовец дёрнул обратно, но не собирался сдаваться и доходяга.
Котёл трепыхался в воздухе, исходя паром и угрожая пролиться, и это, конечно, случилось.
Драгоценные крупицы перловки оказались в траве, а отвар, который должен был наполнить тело дарящим жизнь теплом, на глазах уходил в землю.
Как по команде, оба виновных случившейся беды встали на четвереньки и принялись руками и по-собачьи языками собирать остатки каши в рот с травы.
Уже не первой свежести, выхолощенная дождями и грозами, она невольно становилась частью их жадной трапезы.
Закончилась она мирно. Недавние соперники молча разошлись по сторонам: делить было больше нечего.
В другой раз Нина стала случайной свидетельницей еще более душераздирающей сцены.
И снова причиной стала еда.
Наивно полагать, что если у тебя припрятан кусочек хлеба, ты съешь его одни, без посторонних глаз.
Глаза на зоне везде.
Пара враждебных глаз заметила, как молоденький парень, по виду не иначе какой-то мелкий хулиганчик, фраерок, вышел на улицу, бережно сжимая в руке скупо отмеренные казённые граммы хлеба.
Пайка была с довеском, прикреплённым к кусочку хлеба тонкой палочкой.
Заключённый осторожно отсоединил кубик хлеба — напоминание о скупости дежурного по столовой, не отрезавшего сразу столько, сколько полагается.
Отбросил палочку и отправил державшийся на ней кусочек в рот.
Другой рукой он продолжал сжимать пайку и стал жевать быстрее, когда вдали появилась фигура здоровяка.
В другой момент блатной подошел бы вразвалку, но если дело в хлебе — не до иерархий и условностей. Внезапно объявившийся конкурент просто подбежал и мёртвой хваткой вцепился в чужую пайку. Но и её законный обладатель отнюдь не собирался выпускать из рук своё.
— Отдай пайку, — зарычал блатной.
— Не отдам.
— Я есть хочу. Отдай, сказал.
Ответа не последовало. Пайку продолжали терзать, пока блатной не выпустил хлеб из рук, однако это не означало капитуляцию более сильного противника. Воспользовавшись моментом, он развернулся и кулаком ударил соперника в рот и в нос.
Потекла кровь, но бедолага жадно проглотил пайку вместе с ней.
Глава 11. Мамки
— Хоть Сальников твой, Нина, надо сказать, порядочный подлец, но ребёнок этот, милая, спас тебя, — участливо покачала головой пожилая врач, осматривая Нину в медпункте.
— Как это? — удивилась Нина.
— А так, что всех рецидивистов сейчас собирают на корабль и отправляют в Норильск. Две баржи по двести человек, и ты была бы среди них. А оттуда, Ниночка, не сбежишь. Вода кругом. Разве что на самолёте. Сама судьба тебе Сальникова, проходимца этого, послала.
— Проходимец, — согласилась Нина.
Так иногда невзначай Судьба возвращает обратно несчастливый билет.
Подводит к краю пропасти и…
Капризна, злодейка… Нине выпало жить. А жить теперь было ради кого.
Живот уже заметно округлился, и живущий в нём малыш всё настойчивее давал знать о себе, бойко копошился, точно хотел поскорее выбраться на свет.
Что ждёт его в огромном этом мире: счастье или тоже беды?
Нина решила, если родится мальчик, назвать его в честь лётчика Валерия Чкалова. (Пусть будет таким же бесстрашным!).
Девочку исторгнуть в холодный и жестокий лагерный мир было бы страшно…
— Ничего, — продолжала врач. — Здесь кроме тебя ещё восемь мамок. Переведут вас всех вместе на другой, сельскохозяйственный пункт, там и условия получше…
Мамский ОЛП располагался недалеко. Шли лесом пешком под конвоем и всю дорогу молчали — и будущие мамы, и молодой угрюмый конвоир.
На новом месте, впрочем, женщины повеселели. Сельскохозяйственный пункт напоминал обычную деревню, обнесённую почему-то колючей проволокой. Но и она не преграда закату, крадущемуся по грядкам навстречу соучастнику-рассвету, но снова и снова их разделяет ночь.
ОЛП называли мамский, потому что сюда переводили беременных из других ОЛПов, хотя вообще деторождаемость среди заключённых не поощрялась, потому-то мужской и женский пол старались всячески изолировать друг от друга. Но за всеми не уследит и вездесущий конвой…
…Те трое конвоиров были совсем еще молоденькими. Двоим где-то около двадцати, а самому старшему лет от силы двадцать семь.
Голос у него был скрипучий и строгий, но, правда, не злой. И все же, Нина вздрогнула, когда он окрикнул её за работой:
«Аксёнова!»
Подошла поснала, что каждый из них получил на фронте свою причитающуюся долю потерь и наград, а теперь их определили в лагерь дослуживать.