– Я же говорил. У меня нет денег.
Кондуктор повернул ручку машинки назад, и она ответила ему мерзким скрежетом.
– Ну так вали на хрен отсюда и не задерживай остальных, или я тебя копам сдам.
Я вытащил бумажник:
– Я заплачу, не ори.
Я достал десятку. Старик осторожно взял ее и улыбнулся, а я заметил, что его пожелтевшие ногти идеально сочетаются по цвету с никотиновыми пятнами на пальцах.
– Пятнадцать фунтов, сэр, – недовольно прогнусавил кондуктор.
– Одну минуту.
Я пошарил в карманах, копируя Джеки, но утром я в очередной раз решил жить честно и не прикасаться к грязным деньгам на дне шкафа. Я слишком поздно понял, что отдал последнюю десятку. Я посмотрел на очередь.
– Послушайте, этому парню не хватает три пятьдесят на билет до Абердина. – Я замолчал, мне не хотелось делать то, что я собирался, но и уступать индюку я был не намерен. Я вглядывался в лица. Третьей в очереди стояла рыжая худышка в зеленом пальто. Похожа на студентку, но пальто новое и сумочка недешевая. Другие смотрели в сторону, стараясь запрятать подальше свое милосердие, а рыженькая чуть вышла из очереди, глядя на нас. Уверен, у нее есть с собой деньги. Я поймал ее взгляд, и она неуверенно опустила руку в карман. Я смотрел ей в глаза.
– Вы хотите помочь этому человеку.
Приказ развеял ее сомнения, она сделала шаг вперед, спокойно расстегивая сумочку.
Джеки снял кепку и запел:
– Вот А-аабердин горит в огнях, мой милый дом родной.
Несколько человек заулыбались, но девушка не смутилась. Я по-прежнему смотрел на нее с улыбкой и мысленно поторапливал.
Вдруг очередь начала смеяться, девушка растерянно подняла голову и залилась краской.
Джеки опрокинул в себя маленькую бутылочку виски. Сделав большой глоток, он поднес десятку ко рту, поцеловал, помахал ею в воздухе и, пританцовывая, двинулся к выходу.
– Помни, сынок, – бросил он через плечо, – держись подальше от Лондона. Там полно убийц и дебилов. – Это прозвучало слишком рассудительно для пьяного бродяги, танцующего с деньгами в руке.
– Отличный совет за такие деньги, – сказал кондуктор. – Так вам нужен билет до Абердина?
– А вы как думаете?
– Я думаю, вам лучше мотать отсюда.
Я разрывался между желанием догнать Джеки и вмазать кондуктору.
– Да что ты, мать твою, о себе возомнил?
Он отвернулся от меня, качая головой.
Краем глаза я заметил знакомую фигуру и обернулся:
– Привет, мам.
* * *Мы прошли мимо концертного зала в сталинском стиле и вышли в город. Я попытался взять у нее пакет, но она вырвала его у меня из рук. В прошлый раз я водил ее в итальянский ресторан, о котором читал в самолете из Лондона. Теперь у меня нет денег даже на чашку кофе. Перемена повисла между нами, когда мы вошли в кафе по ее выбору.
Я побывал в сотне «Старбаксов» от Манхэттена до Инвернесса и всегда считал их кофе омерзительным. Мы отстояли очередь, заказали, и мать расплатилась. Может, причина в неукротимости человеческого духа, но, несмотря на все усилия, кофейным королям не удается обеспечить вменяемый сервис. Нашему официанту не мешало бы выспаться. Бледный, как ягненок, с красными опухшими глазами, завсегдатай ночных гуляний и прокуренных комнат, он небрежно бросил чашки на блюдца, расплескав кофе с молоком.
Я взял поднос.
– Тебе не кажется, что ты ошибся с работой?
– Все время об этом думаю. – Он наклонился и прошептал, чтобы другие посетители не слышали: – Каждый день приходится иметь дело с идиотами. – От исповеди ему, кажется, полегчало. Он улыбнулся и сказал уже громко: – Спасибо и хорошего вам дня.
Я хотел ответить, но мать положила руку мне на пояс. Ей бы вышибалой в клубах работать. С такой рукой не поспоришь. Я промолчал, и мы пошли к единственному свободному столику, заваленному оберточной бумагой и грязными стаканчиками. Я припарковал поднос в куче мусора. Мне вдруг захотелось пива.
Мама поставила чашки на стол и принялась перекладывать мусор на пустой поднос. Поджав губы, она боролась с пластиковой коробкой из-под сэндвича, которая никак не хотела закрываться.
– Тебе обязательно скандалить с каждым встречным?
Она вручила поднос официанту, который двигался мимо с грацией профессионального регбиста. Вот он идет, свободный и безмятежный, а в следующую секунду у него в руках оказывается поднос.
– Терпеть не могу грубость.
Она свернула салфетку и положила ее на блюдце, чтобы промокнуть капли кофе, другой салфеткой смахнула со стола грязь и поставила между нами свой пакет.
– Это я на пенсии, мне ворчать положено.
– Ладно, извини.